Opus 1 - Евгения Сергеевна Сафонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она вдруг поняла, что забылась. Забыла, кому всё это рассказывает. Что говорит больше для себя, чем для того, кто сидел напротив, глядя в её лицо с непривычной мягкостью – словно тоже увидел то, что так отчётливо встало у неё перед глазами.
Лицо Лёшки, каким она видела его в последний раз. В гробу.
– Ты понял, что это значит?
– Не волнуйся, – откликнулся Герберт тихо. – В нашем мире тоже есть наркотики.
– Ему было всего пятнадцать. Четырнадцать, когда случилась авария. А сестре – семнадцать. – Ева всё же отвела взгляд. – Вот тогда мама вспомнила, что у неё есть ещё одна дочь. Взялась делать из меня то, чем должны были стать они. А я не могла. Они были виртуозами, на конкурсах всегда первые премии брали… Я – нет.
Без конкурсов построить карьеру исполнителя трудно. А техника, виртуозность, безупречная аккуратность, то, что на конкурсах ценят превыше всего, – это не было её сильной стороной. Ева раз за разом подбиралась к пьедесталу, но редко становилась первой. Зато на концертах срывала овации – потому что вкладывала в музыку душу. Все свои чувства, все светлые и горькие мысли; то, ради чего нужны живые исполнители, ведь чисто и бездушно с успехом сыграет механическое пианино. И получала похвалы – что в её игре слышны неподдельная боль, настоящая доброта, мудрость взрослого человека…
Как часто она с горечью думала, что даже этим обязана трагедии, отнявшей музыку у Динки, а Лёшку – у них обеих. Как часто, лёжа в постели, чувствуя на щеке призрачное жжение маминых пощёчин, думала: своих желаний стоит бояться. Когда-то ей хотелось, чтобы с ней носились так же, как со старшими. Чтобы родителей волновало не только то, одета ли она, сыта и здорова. Чтобы их общение не сводилось к формальному вечернему вопросу «как прошёл день?», ответ на который мало кого-то интересовал. Стоило пожаловаться на обидчиков в школе, на проваленную контрольную, на строгих учителей, как папа уходил отдыхать после тяжёлого рабочего дня, а мама – заниматься с другими, желанными детьми, готовя их к очередному концерту, зачёту, конкурсу…
Настоящей мамой Евы была как раз Динка. Понимающей, сочувствующей, выслушивающей, воспитывающей.
Но Динке нельзя было жаловаться на то, что разъедало душу больше всего.
– Знаешь, иногда я ненавидела всё это. Музыку, которую когда-то любила. Музыку, которая убила моего брата. Бесконечные ожидания, которые на меня взвалили и которые я не могла оправдать. И думала – зачем всё это, если великим музыкантом я всё равно не стану, зачем мне жить, если… А потом поняла одну простую вещь. То, чего так и не понял мой брат. – Она вскинула голову. – Я не обязана им становиться. Великим музыкантом. Могу вообще бросить музыку, если она мне осточертеет. Потому что я – это я, и я останусь личностью, даже если музыку у меня отнимут. Мир прекрасен. Жизнь прекрасна. В ней так много всего, что ни одна великая цель не затмит всё это. Никакие неудачи не стоят того, чтобы с этим расстаться.
Усмешка Герберта была столь же саркастичной, сколь снисходительной, но Еву это не задело.
– И что же в ней есть? К чему стремиться, если не к величию? Обрести любовь? Продолжить род? – Он небрежно щёлкнул пальцами по бокалу, всем своим видом выражая презрение к вышеупомянутой ерунде; хрусталь отозвался болезненным звоном. – Это могут делать и животные. Людей боги создали для другого.
– Ты кидаешься в крайности. Я могу встретить хорошего парня и выйти за него замуж, если захочу. А могу остаться одна. И жить для себя. Если захочу. Любовь, дети – не цель. Ставить что-то во главу угла, зацикливаться на чём-то одном неправильно. – Ева провела пальцем по виолончельной деке с рассеянной лаской. – Нужно жить и наслаждаться жизнью. Не забывать о том, сколько в ней граней. Сколько в ней хорошего. И наше предназначение – не родить детей, не остаться в веках… куда важнее понять, кто ты на самом деле. Чего хочешь. Что делает тебя по-настоящему счастливым. Быть собой, не изменять себе… Если, конечно, твоим заветным желанием не являются семь жён, повешенных в кладовке. – Поймав на себе взгляд Герберта, в котором внимание мешалось с недоумением, она чуть улыбнулась. – Мы слишком часто живём навязанной нам жизнью. Считаем своим счастьем то, о чём твердят другие. Но люди разные, и твои ценности могут кардинально отличаться от того, что важно твоим родителям. Или друзьям. И это не значит, что твои правильные, а их – нет. Просто тебе они не подходят. А другим не подходят твои. Понимаешь?
Герберт поболтал бокалом, обдумывая услышанное.
– Это мышление неудачника. Человека, который ищет оправдания тому, что ничего не добился.
– Может быть. Но неудачника, который не будет заниматься напрасным саморазрушением. Тем, что убило моего брата. Чем когда-то занималась я. Чем занимаешься ты.
Некромант долго молчал, глядя на огонь.
– Мёртвая девочка учит меня жизни, – изрёк он со смешком, прозвучавшим слегка неестественно, будто он старался высмеять то, что на деле смешным не являлось. – Иронично.
Ева поднялась с пола, ощущая дикую, чудовищную усталость – не телом, душой.
– Да. Учу. Потому что ты, может, и знаешь всё о смерти, но о жизни не знаешь ни черта.
Посмотрела туда, где недавно был Мэт, растаявший в бежевой полутьме, и, не прощаясь, вышла, оставив некроманта смотреть в проём замкового коридора, ещё долго перекатывавшего звонкое эхо её шагов.
Глава 9
Fieramente[14]
Следующие дни прошли по расписанию, к которому Ева успела привыкнуть. Утром – тренировка с Гербертом, потом урок с Эльеном, следом – свободное время, которое Ева распределяла между досугом и обучением. К этому прибавились вечерние визиты в гостиную, где Герберт чинил Дерозе: теперь – по паре осколков, как и обещал. Но поскольку сильнее всего пострадала восстановленная верхняя дека, Ева не жаловалась.
По самым пессимистичным прогнозам виолончель должна была вернуться к ней в ближайшую пару недель. Это её вполне устраивало.
К разговорам по душам они больше не возвращались. Да Еве и не хотелось. Общение исключительно на деловые темы её даже радовало – как и прогресс на уроках. Когда её не обливали презрением, они с Гербертом работали куда продуктивнее: теперь Ева могла почти мгновенно