Лестница Ламарка - Татьяна Алферова

Невестка с сыном ушли, Сереженька упрыгал через ступеньку к себе, на шестой этаж. Она лежала без сна, не понимая, что на нее нашло. Неужели пожалела для внука шоколадки, или так обидно стало, что залезли в ее сумку, оставленную на диване и беззащитно распахнутую. Они старались, привезли ей эту чертову скукоженную египетскую розу, пришли сразу после самолета, сюрприз хотели устроить, а она… Ничего, напечет завтра пирогов, всех накормит. Сходит с утра в магазин, докупит, чего нет в доме. Шоколадку, правда, не купит, пенсии не хватит, если шоколадки-то покупать. Сын помогает, спасибо ему, так то почти все на лекарства идет, а если еще и операция впереди… Совсем плохо у нее с глазами, если затянуть, ослепнет. К старости все плохо, и запахи хуже различает, и пальцы вон как скрючились, руки немеют, и слышит тоже… Но тут она ясно услышала, как сын с невесткой шепчутся у себя в спальне, четырьмя этажами выше.

– Какие все-таки старухи лакомки, нет, ты заметил? Она расстроилась из-за шоколадки до слез. Наверное, к старости вкус подавляет все остальные чувства. А ты уже сейчас готов за пироги душу отдать.

– Да, нехорошо получилось. Куплю ей завтра такую же. Она ведь себе ни в жизнь не купит, пожадничает.

– И хорошо, что пожадничает, не вздумай покупать. В ее возрасте шоколад вреден. Атеросклеротические бляшки образуются. Пускай лучше мармелад ест. Кот, я забыла тебя спросить, а помнишь, у матери есть такая полосатая салатница, керамическая, черно-белая, помнишь, в серванте на кухне. Она, по-моему, ею ни разу не пользовалась. Кот, ты меня слушаешь?

– М-м-м?

– Так вот, я и говорю, зачем ей эта салатница, а у нас…

Шестое

Мягко и зыбко под ногами, зелено. Над головой тоже зыбко, тоже зелено, но зелень прозрачная. Запах от травы – ведь зеленое – это трава, что же еще? – едва слышен, сладкий такой запах, с детства знакомый, похожий на запах ванили, но с большей горчинкой, если только это не запах здешнего воздуха, звенящего, как всегда звенит воздух над лугом в ясный день. Пейзаж непривычен, но узнаваем, похожее встречалось, да забылось, стерлось.

Она сидит на гладком – камень? Почему же мягко? – сером, привыкает. Голова не кружится, но ей, голове, непривычно. Потереть лоб страшно, вдруг руки провалятся в пустоту, не ощутят ожидаемого прикосновения к истончившейся коже. Или ее кожа снова стала упругой и плотной? Она поднимает руку, разглядывает слабое мерцание над кожей. Красиво. Встает, делает шаг, другой, мерцание усиливается до сияния, окутывает ее облачком. Еще немного – и, ей кажется, она могла бы подняться в воздух и полететь. За поляной должно быть что-то еще, это скорее всего лишь прихожая, а сам мир – дальше. Она полетела бы, если бы ее сияние стало сильнее, а пока может лишь перепархивать. Все лучше, чем идти, проваливаясь ступнями в зыбкий покров. И тот, ненадежный, вскоре обрывается. Она замирает у пропасти. Там, дальше, различимы луга, города с невысокими домиками, леса, мельницы на быстрых реках. Но сияния не хватит на то, чтобы поддержать ее и перенести через пропасть, это совершенно ясно. Раньше, по ту сторону жизни, она часто сомневалась, но здесь все так прозрачно и просто. Жаль, пропасть не преодолеть.

Она обернулась проверить, далеко ли ушла от серого камня. Позади дышало зеленоватое море, через море к ней перепархивала, как недавно она сама, тонкая светящаяся фигура, и даже какие-то намеки на крылья виднелись у фигуры за плечами. Она обрадовалась: вдвоем быстрей придумают, как одолеть пропасть и попасть на эту сторону насовсем, бесповоротно. Протянула руки, приветствуя незнакомку или незнакомца. Вновь прибывший заглянул в пропасть, полюбовался миром на другом краю, оценил ситуацию и обратил к ней светлое лицо, в свою очередь протягивая руки. Но жест означал не приветствие, а отчетливую просьбу.

– Отдай свою долю сияния, тогда мне хватит сил на перелет. Или нам придется остаться здесь навсегда.

Она привычно согласилась, не зная еще, как передать собственное свечение, и привычно расстроилась. Как-нибудь получится, надо лишь пожелать, и свечение перейдет само. А ей останется в удел край по эту сторону, между той и этой жизнью, останется сожаление и легкий стыд по поводу сожаления.

Они встали друг против друга, она пожелала, чувствуя, как холодок пробежал по коже сверху донизу. Раз, два, три, четыре, пять.

Не то чтобы Кире не везло, она всего лишь оказывалась права. Постоянно, в разных ситуациях, в спорах с разными людьми. А кому же это понравится? Тем более что Кира, будучи правой, всегда на своем настаивала и спуску никому не давала. Вот и получилось, что к двадцати восьми годам у Киры из друзей и подруг осталась одна Вера. Та, наоборот, вечно всем уступала и со всеми соглашалась, так что трудно оказывалось понять – бывает ли Вера права хоть изредка и вообще – имеет ли собственное мнение по какому-нибудь вопросу. Кира за то подругу про себя презирала, а вслух побуждала поведение изменить, научиться относиться к себе с уважением. Но Вера – случай безнадежный, а выбирать Кире не из чего, то есть не из кого. Была, правда, дочка Яна, четырех лет. Но пошла в отца, такая же фантазерка и никогда не знала, чего сама хочет.

После рождения дочери Кира и начала полнеть. С полнотой обстояло как-то странно, вес набирался не постепенно, а скачками, но об этом позже. Кира не вышла замуж за Яниного отца и ни разу не пожалела о своем решении. Сергей работал в той же редакции, что и она, подавал большие надежды. Если бы не разбрасывался да не увлекался безнадежными проектами, пошел бы в гору. Но он не желал слушаться Киру. Сколько раз она объясняла, что лучше написать одну статью на актуальную тему, чем пять невостребованных. Нет, всегда отговаривался: "А если мне это неинтересно?" Даже возразить не мог по-человечески, вопросики все задавал, как барышня.

Сергей любил поджарить яичницу или сварить сосиски и устроиться перед телевизором. Кира не могла понять, почему, если доходы позволяют, не сходить в кафе и не поесть чего-нибудь вкусного, готовить-то она не любила. Нет, гражданский муж предпочитал торчать дома. Если его не осеняла дурацкая идея отправиться в поход с палатками, хотя можно заказать гостиницу и отдохнуть со всеми удобствами не в занюханной деревне, а в приличном месте. Расстались они, когда Яне не исполнилось и года. Сергей еще в марте начал закидывать удочки: "А не поехать ли нам на лето к маме в деревню?" Кира уже научилась не слушать мужа и не протестовала. Знала: когда дойдет до дела, настоит на своем, объяснит, что следует сделать и куда отправиться. В мае состоялся разговор, дикий и нелогичный, как водится у Сергея. На очередное предложение навестить гражданскую свекровь Кира ответила по полной программе.

Все утро того выходного дня Сергей путался под ногами, небритый, в засаленных джинсах, обрезанных по колено. Так он понимал семейные отношения и домашний уют: щетина на подбородке, сосиски из микроволновки и валянье с дочерью на ковре или диване. И еще секс в самое неподходящее время в дурацких ситуациях, например в ванной. Кира не выносила, когда они, мужчины, сперва занимаются сексом, а уж после бреются. Следует проявлять к партнеру элементарное уважение. Безвольная подруга Вера прощала мужчинам все, даже неряшливость, вот они и помыкали ею, как хотели. Но она хотя бы слушала Киру и соглашалась, да только характера у размазни не хватало последовать советам. А Сергей вдруг взбунтовался. После будничного вопроса: "Тебе не кажется, что здорово было бы отправиться к маме, ходить в лес с ребенком, поить Яночку по утрам парным молоком и спать на чердаке, на набитом сеном матрасе?" – Кира решила расставить точки над ё. Объяснила, что на сено у ребенка может развиться аллергия, парное молоко вообще не полезно, в лесу в июне полно клещей. И вообще в Псковской области климат не подарок, а в деревню, где на сотни километров один фельдшер, ехать с маленьким ребенком – чистое безумие. Разумнее остаться в городе и заняться делом. За время отпуска Сергей мог бы написать серию статей – Кира перечислила каких – и походить по редакциям, где нормально платят, представиться самому, показать материал. Карьерой надо заниматься, под лежачий камень вода не течет. А хорошую работу лучше искать летом. Сама Кира так и собиралась поступить, что в будущем себя окупило, в то лето она устроилась не в самый престижный журнал, но это послужило платформой для дальнейшего продвижения. Отдохнуть они успеют позже, когда устроятся в жизни как следует. И Яна подрастет, можно будет поехать хотя бы в Болгарию, чтобы условия нормальные и море чистое. И никаких пастухов-алкоголиков, проросшей картошки и тополиного пуха в обозримом пространстве. На пастухов Сергей отреагировал неадекватно, принялся кричать, как-то визгливо, по-бабьи, даже непонятно, что его так зацепило.