Здесь и сейчас - Энн Брашерс

Из ванной в одних трусах выходит Итан. Выключает последнюю лампочку, и я с состраданием слушаю, как он пытается устроиться на крохотном диванчике.

Лежу и думаю, что сказать. Приподнимаюсь на локте:

— Слушай, после всех моих рассказов у тебя не отпало желание спать со мной на одной кровати?

Он пулей вскакивает со своего пыточного приспособления:

— Ты еще спрашиваешь!

Я приподнимаю край одеяла, Итан забирается ко мне и накрывает меня своим телом. Никогда не ощущала ничего более приятного.

— После того, что я тебе рассказала, мы ведем себя легкомысленно, Итан Джарвс, — шепчу я ему в щеку.

— О-о-о… Ну пожалуйста…

— Нет, или отправляйся обратно на свой диван.

— О жестокая девчонка! Ну ладно… что с тобой поделаешь.

Но руки продолжают шарить по моему телу, изучая его дюйм за дюймом, залезают под майку.

— Итан, — угрожающе шепчу я и кладу ладони поверх его любопытных пальчиков. — Если это значит вести себя легкомысленно, то что же такое близость?

— Я как раз собирался тебе это продемонстрировать.

Только не смеяться.

— Марш обратно на свой диван!

— Ну хорошо, хорошо…

* * *

Я просыпаюсь с первыми лучами солнца. Стараюсь насладиться этой минутой как можно дольше. Как много раз я просыпалась по утрам с тяжелым грузом утраты на душе, с неизбывной печалью в сердце. Но это утро для меня несет только радость. Я трогаю волосы Итана, вдыхаю запах его тела, вижу веснушки на его плече, ощущаю его ноги, сплетенные с моими. Не хочу расставаться, не хочу, чтобы это кончалось, не хочу жертвовать даже капелькой этой радости.

А как же тогда в туалет сбегать? Сил нет терпеть. Осторожно освобождаюсь, выпутываюсь из его рук и ног. К счастью, насчет поспать Итан не дурак, пушкой не разбудишь. Сижу на краешке кровати еще секундочку, любуюсь его позой: он свободно раскинулся по всей ширине. Ничего не могу с собой поделать, дотрагиваюсь до него — сейчас это можно. С каким трудом отрывается от него мое тело.

Иду в ванную комнату, чищу зубы. Потихоньку достаю из сейфа газеты и сажусь прямо на пол возле застекленной балконной двери, где светлее всего. Беру номер за завтрашний день, перечитываю первую статью о гибели Моны Гали, потом другие из этого раздела. В одной пишется о трагической автомобильной катастрофе под Оссинингом, где погибли мужчина и двое его детей, в другой о пожаре в частном доме в Монтклере.

Как бы найти номер телефона водителя из Оссининга? Позвонить и сказать все, что я знаю, нельзя — он, конечно, не поверит ни единому слову, — зато можно придумать какой-нибудь хитрый способ, чтобы заставить его нынче вечером за руль не садиться. Можно даже вообще не звонить ему. Проткнуть шину, например, или напихать сахару в бензобак. В общем, взять все в свои руки.

А как быть с людьми, у которых сгорел дом? Можно анонимно сообщить об опасности короткого замыкания в доме, чтобы вызвали пожарного инспектора. По телефону можно представиться пожарным инспектором и заставить их хотя бы поставить новые батарейки на индикаторе дыма.

Я неожиданно становлюсь вигилантом, одной из отряда комитета бдительности, участвую в борьбе с будущими преступлениями и несчастьями, звездой своего еще не прогремевшего на всю страну комикса.

И естественно, вспоминаю о четвертой заповеди. Она считается наиболее серьезной и строгой. Советники не часто о ней говорят, но она почему-то обладает бо́льшим значением, чем другие заповеди.

Переворачиваю последнюю страницу, где мелким шрифтом напечатаны некрологи. В некоторых кратко описывается жизнь умершего или обстоятельства его смерти, но в большинстве лишь даты жизни и смерти и имена ближайших живых родственников. Умершие главным образом старики, вероятно обремененные болезнями, чью смерть предотвратить невозможно. Но не только…

Кружится голова, когда думаешь о своем нынешнем могуществе: ведь столько людей можно спасти от безвременной смерти, предотвратить трагедию, вмешаться в критическую ситуацию и перенаправить ход событий в другую сторону.

Наверняка в мире происходит много других несчастий, не столь серьезных, не влекущих за собой гибель людей, но все равно достаточно существенных, и можно было бы совсем чуть-чуть склонить чашу весов и предотвратить какой-нибудь инцидент, устранить затруднение. Но подобных случаев, я думаю, в газетах не печатают.

Веду пальцем по списку смертей, про самых юных покойников печатают внизу. «2 января 1996 — 17 мая 2014». Глаза мои спотыкаются на этой дате. Сердце сжалось. Веду палец к колонке слева. «Итан Патрик Джарвс, возлюбленный сын». Отрываю глаза от газеты. В глазах темнеет. Куда девалось мое прекрасное зрение? Туман, ничего не вижу. Этого не может быть.

Гляжу через комнату на этого возлюбленного сына, любимого друга и обожаемого возлюбленного, раскинувшегося на кровати, где мы только что спали вместе, загорелого, сильного и здорового, насколько может быть таковым возлюбленный.

«Нет, этого не может быть!»

Снова гляжу в газету, надеюсь на этот раз прочитать что-то другое, но нет, там напечатано то же самое. «Итан Патрик Джарвс, возлюбленный сын». Которого пережили и сестра, и родители.

Глаза наполняются слезами. Сердце рвется из грудной клетки, как пойманная птичка.

Итан что-то бормочет во сне, дрыгает ногой и сбрасывает простыню.

Я вскакиваю, зажав в руках газету. Стараясь производить как можно меньше шума, крадусь в ванную комнату, надеваю шорты и выхожу из номера. Направляюсь к лифту. Зрение все еще никуда.

Крепко сжимая газету, выхожу из вестибюля и направляюсь к пляжу. Иду к небольшому холмику перед самой водой. Еще рано, и пляж пуст, если не считать чаек, копошащихся в переполненных мусорных баках.

Складываю газету несколько раз, чтобы не унесло ветром. Мне все еще кажется, что я ошиблась: сейчас открою еще раз и не найду там ничего про «возлюбленного Итана Патрика Джарвса».

Но еще не поздно. Ничего еще не случилось. Это всего лишь один из вариантов будущего, а таких вариантов бесконечное множество. Но нет, он не станет нашим вариантом. Не верю.

Вопреки моему неверию, мозг работает как сумасшедший. Как он умер? Какова причина смерти? В тот же день, что и Мона Гали. Значит ли это, что обе смерти как-то связаны? Ведь будущее, описанное в этой газете, не обязательно будущее того времени, в котором я существую сейчас. Меня тогда здесь еще не было, как и моего отца. Здесь еще нет возможности, что мы с Итаном вмешаемся в ход событий с целью предотвратить чье-то убийство.

Тот вариант будущего, где 17 мая гибнет Итан, ко мне не имеет никакого отношения. А к Моне Гали? Ведь он ее хорошо знает. И часто бывает в ее лаборатории.

Ах, если бы побольше информации! Других газет из будущего у меня нет, можно было бы что-то перепроверить. Как прикажете расследовать смерть человека, если ничего еще не произошло?