Операция "Берег" - Юрий Павлович Валин

можно было с этой бедой поработать и управиться, но где нынче Иванов, а где чудесные гримерные съемочных павильонов Ханжонкова? Нечего и вспоминать.

Обитал на недействующей фабрике на Кожевенной линии, с шайками беспризорников поддерживал нейтралитет — те особо не лезли, тоже опыта хватало — во взглядах мимо ходящих человеков разбирались. Подрабатывал, иной раз даже чуток по специальности. Но брать чужого человека в артель — ну кто же рискнет? А тут чужачок еще, и явно недобрый. Жить было голодно, да и лето уходило.

Варил на костерке свеклу — крысиные хвосты, а не свеколка. Через заваленный вход окликнули:

— Эй, добрый человек, не помешаем? Пусти руки погреть, у нас хлебец есть.

Митька пожал плечами: кусок трубы лежал между кирпичами, ножичек наготове в кармане. Чего терять бездомному человеку, кроме недоваренных «хвостов»? Вряд ли ими соблазнятся.

— Проходите, грейтесь, не жалко.

Подошли двое — парни немногим старше Иванова, но одеты добротно и явно сытые. Точно, и хлеб есть, даже сахара пара кусков. Поговорили за погоду и облавы, потом конопатый парень сказал:

— Ты же Митрий? Есть слух, что столяришь.

— Чуток могу.

— Работка есть. Не обидим, правда, попозжей сможем расплатиться. Ты как насчет волын и пушек? Не пугливый?

Вопрос был смешной. У Митьки страха вообще не имелось, а уж к оружию…. Шутит конопатый паря.

Тот первый заказ действительно смешным был. Три винтовочных обреза, на всех ложи попорчены, одна так и вообще обгоревшая. Что за история с несчастными винтарями приключилась, не особо понятно, зато понятно, что стрелять коротыги могут, вот попасть из них в таком состоянии едва ли выйдет.

И некоторый инструмент нашелся, и место для работы. Материал Митька подобрал, вырезал-выпилил. Время имелось, уже дожидаясь, когда заберут, накатал риски-насечки на рукояти.

Пришли:

— Ого! Дык прямо маузеры. Могешь!

— Надо бы пропитать дерево. Мигом засалится.

— Найдем, пропитаем. Э, да ты хоть и беззубый, но рукастый.

Так оно и пошло. Имел свою комнату-мастерскую, верстак, инструменты с тисками, вид на речку из низких окон. Зажилось сытно, с водочкой и граммофоном, да и риск невелик, пусть и доля за работу не самая великая. Но ценили, не обманывали. Из трех померших «наганов» один живой ствол собрать, патроны рассортировать, понадежнее отобрать, пружину ударника поменять, да мало ли…. Хватало работы. Едва ли товарищ Гончар этот созидательный труд одобрил бы, вовсе не к тому Особый эскадрон шел, дорогу в светлое будущее прорубал. Но где Гончар, где эскадрон…. Один Дмитрий Иванов — вон с отверткой да долотом в тихой комнате сидит.

* * *

19 февраля 1945 года

Н-ская танковая бригада, второй танковый батальон. 10:12

Прогуливался Митрич часовым — батальонное хозяйство белело под свежим снежным саваном, а снег всё шел — неспешный, сыроватый, как все в Пруссии. И мысли были ровно такие же. Вот валенки можно было не одевать, и без них не холодно. А насчет винтовки хлопцы неправы, «автомат, автомат, это ж скорострельность, прогресс…». Ну, прогресс в иных делах хорош, а если тебе без суеты и треска надобно точно свалить врага, так что винтовочку заменит? Мало ли что «по штату не положено». Впрочем, в бою винтовка непременно подвернется, тут гадать нечего.

Да гадать и вообще нечего, все ясно. Вон за липами старинными дорога — всё чаще идет техника и повозки, где-то там у моря, у окруженного Кёнигсберга, сливаются неиссякаемые потоки снабжения, сдает подвоз снаряды, харч и горючку, входят в дело свежие бойцы пополнений. Там ведь даже не один «котел», несколько попыхивают-варятся, и не особо поддаются[5].

А здесь тихо, на кожухе ствола автомата снежинки медленно тают.

Митрич смахнул снег. Под плащ-палатку оружие убрать, что ли? Не, начальство ходит, непременно возбухнут, им сейчас скучно.

А тогда начальства не было. Главарь был — Костя-Тычок…

* * *

Петроград. Васильевский остров. 1921–1923 года.

Катился по стране НЭП — новый, экономический, скользко-политический, жирный-пьяный. И многих граждан это удивляло да возмущало. Но многих и радовало. К примеру, понятно, что бандитствовать в сытные и богатые времена много приятнее. Нет, далеко не все в Советской стране тогда были бандитами и нэпманами, но эти две прослойки нового общества очень плотно озадачивались друг другом.

Паспорт Дмитрий уже имел — на имя уроженца города Торжка гражданина Иванцова Дмитрия Олеговича. Документ не нравился: и отчеством чужим, и фамилией смехотворной, но главное — качеством исполнения. Так-то еще сойдет, но проверят по серьезному поводу — видно же, что «липа» голимая. Паспорт надо было бы поменять, а еще нужнее зубы вставить. Откликаться на кликуху Дырный парень привык, против правды не попрешь, но особого удовольствия «дырность» не доставляла, да и попросту проблем с провалом в челюсти было много. Костя-Тычок к зубнику водил, приценивались — для хороших зубов требовалось подкопить червонцев, и материал чтобы достали. Народ в банде ржал: советовал сразу зубищи червонного золота ставить, но то было чересчур.

На дела фартовые сам-лично Митя-Дырный ходил не очень часто. Город знал неважно, и при шухере это обстоятельство могло нехорошо обернуться. Да и не имелось азарта — парни аж пьянели, бесстрашием друг перед другом щеголяли. Ну, тут жизненный опыт виноват — чего они видели, кроме подвига: «это налет, здрасте, кидай сюда „котлы“ без всякой страсти!». Ствол шпалера в ноздрю торгашу ввинчивать, это не из пулемета в упор крыть — там ведь и отвечают от души, а не жиром и ссаками со страху в брюки капают. В сущности — скукота и пустой хай эти налеты.

Но приходилось ходить на дела, не без этого. Дверь вскрыть, окно по-тихому расстеклить — в этом Митя-Дырный толк знал. Имел в пиджаке и «браунинг»№ 2, перебрал ствол лично, утерянную «щечку» выточил, на рукоять поставил, интересная машинка, для города вполне ловкая.

Банда была невелика, «серьезным» людям дорогу не перебегала, за лаврами Котова и Лёньки Пантелеева[6] не гналась — тех уже кончила власть или вот-вот постреляет. Костя-Тычок был человеком