Летящая по волнам - Елена Сантьяго

В тот же миг все произошло будто помимо его воли. Все случилось очень быстро, когда Дункан вошел в Элизабет, так бурно и неудержимо, словно ураган, не знающий преград. Она вскрикнула, дрожа, подняла бедра и ощутила его глубоко внутри себя. Возбуждение было таким сильным, что прошли считаные мгновения – и женщина достигла вершины наслаждения. У нее внутри все, казалось, сжалось в крошечную точку, а потом лопнуло и рассыпалось мириадами сверкающих звезд. Понадобилось время, чтобы она смогла отдышаться. Дункан осторожно вышел из нее и лег рядом. Одну руку он положил под голову жены, а другую – властно и одновременно бережно – на ее тело.

– Я причинил тебе боль? – тихо спросил он.

Элизабет услышала озабоченность в его голосе и едва заметно покачала головой. Говорить она не могла.

– Мне очень жаль, – сказал Дункан. – Все случилось слишком быстро. Я хотел быть нежным, но у меня не получилось…

– Не стоит корить себя за это, – пробормотала Элизабет.

Ее голос дрожал, да и тело все еще трепетало после бурных ощущений. Она чувствовала себя так же, как в тот раз, когда судьба свела их с Дунканом в старом коттедже на берегу моря.

– Не стоит корить себя за это, – повторила Элизабет громче и уверенней. – Я ведь сама этого хотела.

Она повернула к мужу голову и уткнулась лицом ему в шею. Она нарочно прижалась губами к его пульсирующей артерии. Частый пульс говорил о том, что возбуждение еще не улеглось. Тело Дункана было влажным и слегка соленым. От него доносился запах кожи, свежего пота и ни с чем не сравнимый аромат тропической древесины, насыщенный и соблазнительный, как джунгли во время дождя. Женщина с наслаждением глубоко втянула знакомый запах.

Некоторое время они лежали молча, так тесно прижавшись друг к другу, что между ними не поместилась бы и соломинка. Элизабет прислушивалась к постепенно успокаивающемуся дыханию мужа.

– Дункан, – нерешительно начала она, – мы никогда не говорили… о том, как родилась Фейт. Ты же видел, как… Ты все видел. Ты не… ты не испытываешь отвращения к… – Элизабет подыскивала подходящее выражение, – к моей женственности? – немного неловко закончила она фразу.

Дункан еле слышно рассмеялся. Элизабет прижималась ухом к его шее, и этот звук напомнил ей тихие раскаты грома.

– Я не смотрел, – добродушно произнес ее муж.

– Ох! – воскликнула Элизабет, немного обидевшись на такой ответ.

Она ожидала услышать кое-что другое. Дункан поднял руку и нежно провел по ее волосам.

– Если бы ты знала, что Олег и Деирдре с тобой проделывали, то тоже зажмурилась бы.

Женщина немного отстранилась, чтобы взглянуть ему в глаза. В беспокойных отблесках свечи она с трудом различала черты его лица, но то, что заметила Элизабет, подтвердило ее догадки: он подшучивал над ней. Дункан озорно взглянул на жену.

– Святые небеса, Лиззи! Ты правда думала, что я испытываю отвращение к твоей женственности? – Он повторил все слово в слово, и его тон не оставлял сомнений в том, что ее опасения были напрасными.

– Большей чепухи я никогда не слышал, правда. – Голос Дункана стал более серьезным. – Я не все время закрывал глаза. Когда Фейт появлялась на свет, я смотрел на нее. Сначала показалась ножка, потом тельце и другая ножка, а после – все остальное, кроме головки. Понадобилось еще немного времени, и я чуть не закричал от ужаса, опасаясь, что она застряла. Но потом дочка все же появилась, такая невероятно крошечная, но целая и здоровая. В тот момент я подумал, что кто-то перед Богом замолвил за меня доброе словечко, иначе Он не проявил бы такую милость.

Грудь Дункана поднялась, и он глубоко вздохнул. Его голос был хриплым, когда он продолжил:

– Лиззи, учитывая обстоятельства, при которых ты рожала нашу дочку, для меня это было самое большое чудо, какое только происходило в моей жизни. И ничто в будущем не сможет его превзойти. Вот если бы я смог увидеть, как появлялся на свет наш сын… Я не мог быть в тот момент рядом с Джонни. Это и только это действительно очень волновало меня. А все остальное… Любимая, ничто из того, что происходило на столе в моей каюте, не могло затмить твою красоту, твою неотразимую прелесть. Я как никогда схожу по тебе с ума. И то, чем мы только что занимались, было невероятно.

Потом, подумав, он добавил:

– Плохо лишь то, что все так быстро кончилось. Но ночь ведь только начинается…

Элизабет облегченно вздохнула.

– Ты действительно считала, что я желал бы тебя меньше, если бы увидел все, что происходило во время родов? – поинтересовался Дункан.

– Да, я так думала. Очевидно, я ошибалась. – Переполненная нежностью, Элизабет погладила его грудь и плоский твердый живот. Когда ее пальцы коснулись мужского достоинства, Дункан снова испытал возбуждение.

– Вот видишь? – произнес он со спокойной иронией. – Достаточно даже того, что мы об этом говорим.

Он обхватил лицо жены ладонями:

– Лиззи, ты для меня всё. Я люблю тебя так сильно, что подчиненные за моей спиной уже шуточки отпускают и делают ставки на то, отправлюсь ли я в последнее плаванье на «Элизе», прежде чем окончательно превратиться в сухопутную крысу.

– Из тебя никогда не получится сухопутной крысы. – Элизабет хихикнула, но потом вдруг снова сделалась серьезной.

Дункану не свойственно было говорить о своих чувствах. Она знала, что он любит ее, но те случаи, когда Элизабет слышала от него эти слова, она могла бы пересчитать по пальцам одной руки. Когда Дункан завел речь о своей любви, женщину переполняли одновременно и радость, и печаль. Боль, которую сулил его отъезд, уже сейчас мучила ее. Элизабет отказывалась размышлять о том, как плохо ей будет, когда он все же уплывет.

– Не думай о моем отъезде, – попросил ее Дункан. – Думай о сегодняшнем дне. Думай о нас.

– Как мне пережить тот момент, когда «Элиза» будет медленно уходить за горизонт?

– Я уплывал уже много раз.

– Но это были путешествия в пару сотен миль. Ты ведь не пересекал океан. Не было никаких военных кораблей и смертного приговора. А Фелисити с Анной я, возможно, больше никогда не увижу! Мысли об этом не дают мне покоя.

– Мы ведь расстаемся не навсегда. Наверняка мы снова увидимся.

Элизабет задумчиво взглянула на мужа. Его лица уже не было видно в темноте. Свеча освещала лишь абрис его головы, которая словно тень нависла над женщиной. Над плечом Дункана сияла полная белая луна, такая невероятно большая, что, казалось, стоит лишь протянуть руку – и коснешься ее. Мерцало бесконечное множество звезд, словно некий великан щедрой рукой разбросал бесчисленные бриллианты по черному бархату. Никогда Элизабет не видела такой большой луны и такого количества звезд, как на ночном тропическом небе.

– Я часто думаю о своем отце, – произнесла она. – Я сказала ему тогда «прощай», и меня увез экипаж. Отец стоял на обочине и смотрел мне вслед. Я выглядывала из окна и махала рукой, пока видела его. И даже потом, когда его фигура уже давно исчезла из виду. Я плакала, мне было тяжело с ним расставаться. Но я совершенно не думала о том, что, возможно, больше никогда его не увижу. Какой же глупой я тогда была!