Дело о картине Пикассо - Андрей Константинов

— На пожар? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, поинтересовался Обнорский. — Ну и как там, на пожаре?

— Попахивает…— сказал я.

— А что с кассетой?

— С какой кассетой? — невинно переспросил я. — Ах, с кассетой… Пока ничего.

Говорить о том, что я вообще пока что смутно представляю, о какой кассете идет речь, я не стал.

— Ничего, значит, — протянул Обнорский. — А скоро будет «чего»?

— Вот-вот! — пообещал я. — Мне тут не очень удобно разговаривать…

— Ну и заткнись! — оборвал меня шеф. — Так вот… По крайней мере кому-то понадобилось ее выкрасть. И этого «кого-то» необходимо вычислить… Решаем так: Михалыч, проверяй семью, вы, Марина Борисовна, все-таки покопайте, что там с дольщиками, и подождем новостей от Кононова.

— Из вытрезвителя…— пробурчала Агеева.

Я мудро промолчал.

— Из новостей! ~ поправил ее Обнорский. — Слышь, Макс? Новостей из «новостей». Завтра в десять жду тебя в Агентстве с подробным отчетом. И не идиотничай! Я за тебя поручился.

— Не подведу, вашество! — сказал я. — Извините, дела…

Повесив трубку, я побрел в буфет — нужно было подумать. И начать хоть что-нибудь делать по этой истории.

* * *

Прежде всего нужно было выяснить, о какой кассете все они говорят — ведь насколько я понял, здесь ее стерли. Получалось, что сама кассета никому уже не нужна. Тогда что же они, собственно, ищут? Интересно, конечно, вычислить, кто это сделал, но мало ли какие мотивы были у человека? Да и потом, в таком бардаке вполне возможно стереть материал случайно. Для начала нам нужен Майкл…

Кофе безнадежно остыл. «Вот так ты всегда, Кононов, — сказал я себе. — Вместо того, чтобы встать и что-нибудь сделать, играешь в Спозаранника — думу думаешь… А ну встал и пошел искать Майкла!»

И я встал. И заказал себе еще кофе. Потому что торопиться было все еще выше моих сил. Но о моих силах никто тут, похоже, не заботился, поэтому горячего кофе я так и не попил. Влетевший в буфет Махмуд отправил меня принимать какой-то материал из Москвы. Не успел я с грехом пополам записать все, что меня просили, субтильный корреспондент Лыжков потребовал, чтобы я договорился о какой-то срочной съемке в Эрмитаже. Потом я полчаса носился по редакции, выясняя, где может быть спрятана бумага для факса, а затем составил график ночной развозки для такси, попутно умудрившись продиктовать нескольким операторам, во сколько и с кем у них завтра выезд.

Башка у меня трещала — будь здоров, и я уже серьезно подумывал потребовать от Обнорского компенсации за вредную работу. Но тут примчалась со съемки очередная бригада, и давешняя брюнетка Аня напихала мне в руки кучу кассет, отправив на монтаж к тому самому Майклу. В редакции к этому времени снова начался девятибалльный шторм, и мне ничего не оставалось, как мчаться рысцой в монтажную, подстраиваясь под общий темп.

Влетев в аппаратную, я увидел, что за магнитофонами колдует толстенький, небритый человечек. Дымчатые очки двигались на его носу как живые, а руки мелькали с такой скоростью, что у меня зарябило в глазах.

— Вторая аппаратная тут? Вы Миша? — пытаясь отдышаться, выпалил я.

— Падай! Будешь кассеты подавать. Давай триста восьмую!

— Меня Макс зовут, — сказал я, пихая ему кассету.

— Меня — Майкл. — Кассета исчезла в чреве магнитофона и зажужжала. — Кретин…

— Кто? — обиделся я.

— Да оператор! Ни одного живого плана! Давай двести девятнадцатую!

Протягивая кассету, я завороженно следил за тем, как быстро мелькали руки Майкла, то нажимая какие-то кнопочки, то крутя какое-то колесико. На экране менялись картинки, и наконец что-то начало складываться.

— Красиво…— попробовал я «влиться в процесс».

— Говно! — отрезал Майкл. — Не срастается…

Из висящего на стене динамика раздался голос Шилькина:

— Полторы минуты до эфира!

— Иди в жопу! — отозвался Майкл, не переставая «клеить».

— На себя посмотри! — парировал динамик.

— Он нас слышит? — удивился я.

— Нет. Но и так знает…

— Ты вчера убийство клеил? — ни с того ни с сего бухнул я.

Майкл бросил на меня быстрый взгляд.

— Допустим. И чего?

В аппаратную заглянула рыжая девушка и взвизгнула:

— Майкл, финальный код!

— Две — тридцать три! — отозвался Майкл. — Так в чем дело?

Момент для разговора был явно неподходящий, но деваться было некуда.

— Да вот, некоторые говорят, что ты случайно…— замямлил я.

— Материал затер? — криво усмехнулся Майкл. Нажав какую-то кнопку, он вскочил, выхватил кассету из магнитофона и побежал к выходу. — Здесь сиди, я сейчас!

Из открытой двери послышались уже знакомые команды: «Внимание, первый… Мотор!!! Внимание третий… Видео „Смольный“ со второго! Третий, мотор!»

Вернулся Майкл и прикрыл дверь. Сев на свое кресло, он что-то пробормотал, потом повернулся ко мне.

— Объясняю для тупых. — Он вставил в магнитофон кассету. — Вот кассета, которая пошла на эфир. Чтобы стереть материал так, как он был стерт, нужно было вот так…— он показал на экран, где появилась утренняя картинка с набережной, — промотать первый кадр, поставить метку входа… вот так… и нажать на запись. То есть сделать это специально! А на хрена мне это делать специально?

— Да вроде и ни к чему, — пожал плечами я. — А вот ты говоришь: «Кассета, которая пошла на эфир». А что, была еще какая-то кассета?

— Конечно. Кассета-исходник, которую записывает камера, а мастер-кассета — та, на которую материал монтируется.

— Но тогда в чем проблема? — совсем запутался я. — Взяли бы этот самый исходник и смонтировали бы еще раз!

— Правильно мыслишь. Но в том-то и подлость, что эта сука затерла не весь материал, а оставила первый кадр — он вновь отмотался на самое начало.

— Зачем?

— А затем, чтобы никто до самого последнего момента не понял, что сюжет стерт. Режиссер, перед тем как выдать материал, всегда видит его первый кадр. И только убедившись в том, что это именно он, дает команду «Мотор!».

— И что?

— А то, что когда все поняли, что мастер-кассета затерта, исходника на студии уже не было.

У меня в голове что-то стало проясняться. Так вот какую кассету нужно найти! Значит, убийство на видеопленке до сих пор существует… Я взял след, и меня понесло.

— А когда ты видел исходник в последний раз?

Майкл моего энтузиазма не разделял и встал.

— Слушай, а тебе не кажется, что это не твое собачье дело?