Северная война - Андрей Бондаренко

Из леса — наперерез русскому отряду — стали поспешно выдвигаться шведские усатые гренадеры с длинными ружьями наперевес. Пока шведы не стреляли, видимо имели четкий и однозначный приказ: брать живьем российского царя и всех его приближенных.

«Это нам очень даже на руку, братец! — подбодрил оптимистичный внутренний голос. — Тогда-то точно — прорвемся!»

Егор на скаку выхватил из кармана гранату, с силой провел по рукаву своего камзола кончиком короткого фитиля, услышав характерный треск — от загоревшегося огонька, — метнул гранату в ряды приближающегося противника, поскакал, постоянно пришпоривая своего коня, вниз с холма — по натоптанной ранее тропе — к расположению батальона Елисеева…

Сзади раздался громкий и отчаянный визг, Егор удивленно обернулся, выяснилось, что с холма он скачет в гордом одиночестве: Муртаза отважно, не раздумывая ни единой секунды, направил всех своих всадников на грозных шведских гвардейцев, вышедших из леса.

«Поганая штука — ощущать себя последним трусом! — ехидно и насмешливо заявил внутренний голос. — Может, стоит вытащить шпагу из ножен и, развернув коня на сто восемьдесят градусов, честно броситься — в кровавую и отчаянную рубку? Нет, братец, не стоит так рисковать! Ты же нынче у нас — великий и гениальный полководец, генерал-майор, скоро — Бог даст — станешь фельдмаршалом, негоже тебе, такому важному и заслуженному, шпагой махать…»

Грязно выругавшись, Егор снова пришпорил коня…

В следующий раз он обернулся уже минут через двенадцать — пятнадцать, когда до батальона Елисеева, судя по громким залпам полевых мортир и гаубиц (шведские пушки тоже отвечали!), было уже рукой подать. С холма, значительно отстав от Егора, спускались две группы: впереди — маленькая, состоящая только из трех верховых на низеньких лошадках, за ней компактно скакали еще около двадцати всадников — на конях высоких и голенастых.

«Вот так оно: почти все башкиры и татары честно полегли в кровавом бою! — понял Егор. — А шведские драгуны и кирасиры, наверно, прятались в сараях и амбарах. Ну, герцог фон Круи, змей подколодный! Доберусь я до тебя, засранца венского! С живого спущу шкуру…»

Возле густого ракитника Егор торопливо слез с коня, сильно стегнул его ногайкой, заставляя скакать дальше, сам же влез в кусты, вытащив из-за пояса пистолет, лег за высоким бело-сиреневым сугробом — рядом с молоденьким поручиком, громко отдал приказ:

— Пропускаем трех наших, только после этого открываем огонь! Необходимо взять языка! Поэтому по шведским офицерам не стрелять, только по их лошадям!

Взятый в плен шведский лейтенант однозначно подтвердил: да, возле кирхи ждали самого русского царя Петра, да, сигнал об этом поступил от цезарского герцога фон Круи. Лейтенант сам читал письмо герцога, доставленное голубиной почтой. Причем швед утверждал, что это послание было написано на английском языке.

— Интересное дело! — пробормотал себе под нос Егор. — А Бровкин Алешка уверял, что фон Круи знает только немецкий! Запутка на запутке…

А жаркий бой тем временем продолжался: Дикий полк, пройдя горящую мызу Эрестфер насквозь, словно острый нож сквозь свежее сливочное масло, развернулся и ушел на север, восточный и западный батальоны снова возобновили беглый артиллерийский огонь, а через некоторое время вся мыза превратилась в единый гигантский костер. Егор даже успел лично поучаствовать — в качестве бомбардира-наводчика — в пушечной стрельбе…

Еще через двадцать минут со стороны реки Ая высоко в небо взвились цветные китайские фейерверки.

— Все, прекратить огонь! — скомандовал Егор. — Отходим! Пушки впереди, пехота прикрывает! Ружья на марше держать заряженными!

Выйдя на пологий берег, они, неожиданно для себя, увидели хвост шведской колонны, спешно уходившей по толстому льду вверх по течению реки.

— Эх, ускользнули, черти скользкие! — непритворно огорчился батальонный командир Елисеев. — Стали шведы уходить от черкесов, татар и башкир Исмаила-оглы, налетели на пушки Голицына, но, молодцы, очень быстро сориентировались: решили отходить к Юрьеву по речному льду…

— Не расстраивайся, Ильюшка! — посоветовал Егор. — И так знатно мы побили шведов! Я думаю, что только убитых — тысячи полторы будет, если не больше…

От берегов Аи отходили быстро, изо всех оставшихся сил, поэтому до места, отведенного для общего сбора, где всех уже ждала горячая пища, а раненых — милосердные сестры, подошли уже к обеденному часу.

Загадочно улыбающийся сотник Федонин помог Егору слезть с коня, невозмутимо доложил:

— Взяли мы, батька, того генерала шведского, который прозывается Шлиппенбахом! Спеленали голубчика! Важный такой, сердитый, все ругается — по-своему… Только один убитый в моем отряде да четверо раненых.

— В Пскове получишь за этот подвиг от меня две тысячи рублей! — пообещал Егор. — Сам разделишь на всех своих, если, конечно, сочтешь нужным…

Федонин сперва обрадовался, даже веселую песенку затянул — на башкирском языке, но потом, узнав, что в бою около кирхи погибли более сорока его соплеменников, тут же сильно расстроился и загрустил, запев что-то печальное и тоскливое — до полной невозможности…

Всего диверсионный отряд потерял двести одиннадцать человек убитыми, да ранеными — почти в два с половиной раза больше.

Узнав о таких больших потерях, Елисеев, наконец, прозрел:

— Шведские пушки находились в полной боевой готовности, а не зимовали в амбарах! Хорошо еще, что они были развернуты к реке… Получается, что шведы знали обо всех воинских планах герцога фон Круи? Предательство! Просто здорово, что мы дружно ударили с флангов, а Дикий полк наскочил на них с тыла. Иначе нам пришлось бы совсем несладко…

— Все равно, полная и окончательная виктория! — торжественно объявил полковник Голицын и спросил у Егора: — Александр Данилович, а почему ты не допрашиваешь плененного Шлиппенбаха? И вообще, что мы с ним делать-то будем?

— Да обменяем, наверное…

— На кого обменяем? — изумился Федор.

— А вот это, братец, государственная тайна! — назидательно и таинственно поднял вверх указательный палец Егор…

В Пскове его ждала неприятная новость: сбежал герцог фон Круи, исчез, испарился, растворился в воздухе — без малейшего следа…

— Извини, командир! — неуклюже оправдывался Алешка Бровкин, голова которого была плотно обмотана льняной тканью. — Сам не знаю, как это получилось! Он все притворялся совершенно беспомощным, и стакана с вином сам якобы не мог поднять… Ночью застонал, мол, стало очень плохо. Попил квасу, попросил покурить. Я его усадил на кровати, сам же полез в тумбочку — за трубками и табаком. Тут он мне и вмазал крепко — медным подсвечником прямо по затылку… Очнулся я уже только под утро, а герцог пропал бесследно. Искали тщательно, да где там, так и не нашли…

— Ладно, маркиз, не кручинься! — утешал друга Егор. — И на старуху бывает проруха! В следующий раз будешь осторожнее и внимательнее…