Удар невидимки - Олег Владимирович Кондратьев

каюте директор несколько раз, вроде ненароком, сильно прижался к парню и даже ухватил того за ягодицы. Это была просто сказка! Круглые и упругие, они сами ложились в его вспотевшую ладонь.

Посыльный что-то проворчал по-своему и слегка отодвинулся. Никуда ты, родимый, теперь не денешься! Ролан, подходя к бару, незаметно запер входную дверь, а ключ опустил в карман брюк. Потом плотно прикрыл стекло иллюминатора и опустил темную непрозрачную занавеску. Включил музыкальный центр, и каюту наполнили слегка визгливые, тягучие и возбуждающие звуки восточной музыки. Можно было никуда не спешить.

От стакана со спиртным парень категорически отказался, сверкнув глазами из-под черной челки, и отодвинулся в угол. Директор, пожав плечами, осушил свой бокал, и не в силах больше сдерживать выплескивающиеся через край желания, обхватил бедра красавчика-курьера.

По-кошачьи грациозным движением посыльный вывернулся и оказался за спиной Ролана Филипповича. «Ну что ж, поиграемся, гаденыш!» – подумал директор, но тут же сильная уверенная рука обхватила его за шею, надавив на горло и сбивая дыхание. Одновременно ладонь другой Галиной руки уперлась ему в затылок.

– Ах, ты… – тело директора обмякло, руки безвольно повисли, глаза медленно закатились и прикрылись мгновенно отяжелевшими веками…

…Ролан Филиппович лежал распластанный на своем массивном столе из красного дерева. Его руки и ноги были крепко стянуты под крышкой тонким капроновым линем, конец которого петлей обвивал и шею. Из одежды на директоре была только широкая полоса скотча, надежно закрывающая рот. Молодой курьер-иранец, заметив, что блуждающий взгляд Кулика сумел, наконец, сфокусироваться на нем, наклонился над столом и проговорил отчетливо и внятно на чистом русском языке:

– Если ты понимаешь, о чем я говорю, медленно прикрой глаза.

Веки Ролана часто-часто заморгали, он судорожно напрягся всем телом, и тут же тугая петля больно врезалась в шею, вызвав приступ удушья. Курьер сильно надавил ему ладонью на голую грудь:

– Прекрати дергаться, козел! А то сейчас вторую петлю на яйца накину. Сам себя кастрируешь!

Директор затих и понемногу восстановил дыхание.

– Ну-ка, попробуем снова. Если понимаешь меня, моргни медленно один раз.

Теперь Ролан Филиппович очень добросовестно исполнил приказание.

– Хорошо. Тогда слушай. Самое строгое правило: говорю и спрашиваю здесь только я! Ты будешь отвечать коротко и точно на мои вопросы. Если мне что-то не понравится в твоих ответах… – девушка поднесла к самым глазам жертвы длинный, тускло поблескивающий и причудливо изогнутый клинок, какие десятками можно было встретить в любой сувенирной лавке. Там, кстати, Гюльчатай его и приобрела, – наказание будет жестоким и очень болезненным.

В подтверждение своих слов она сильно ткнула острием под коленную чашечку. Глаза директора от боли буквально выкатились из орбит и мгновенно наполнились слезами. Он утробно закряхтел.

– Очень эффективный метод, крови немного, а боль еле переносима. Я сказал, «переносима»! Заткнись и не хрюкай!

Мой русский язык тебе уже наверняка многое объяснил, так что спасти свою гнусную душонку ты можешь только честными ответами.

Ролан энергично заморгал, отчего слезы крупными каплями скатились по вискам прямо на стол.

– Итак, что за фотографии лежат в твоем секретном сейфе?

Было видно, что директор ожидал совсем другой вопрос и поэтому просто опешил. Галя резко сорвала один край скотча с его губ:

– Говори!

– Это русские журналисты. Они приехали недавно, чтобы фильм снимать о нашей стройке на реке!

– Чем же они тебя так заинтересовали, что целую фотосессию им посвятил?

– Я не знаю.

Кинжал воткнулся в локоть директора и тот истошно завопил. Гале пришлось заткнуть его рот трусами. Немного подождав, она вытащила кляп, и Ролан тут же сам затараторил:

– Мне приказали! Я ничего не знаю! Сказали, чтобы я сообщал обо всех людях, кто к нам на фирму приходит. А когда я доложил про русских журналистов, приказали фотографировать. Вот и…

– Кто все это тебе приказывает?

Ролан замялся, но тут же заговорил снова:

– Разве можно в этой стране что-то делать, если не будешь сотрудничать с властями?

– Ты имеешь в виду службу безопасности?

Мужчина нехотя кивнул:

– Без нее здесь ни один вопрос с иностранцами не решается.

– Что дальше произошло с этими русскими?

– Я не… НЕТ!!! Я только догадываюсь, что их могли захватить.

– Зачем?

– Мне сказали, что они вовсе не журналисты, а сотрудники российской разведки. И обязательно докопаются, что я… ну, в общем… сотрудничаю с властями.

– То есть стал предателем и работаешь на разведку чужой страны!

– Я ничего не сделал плохого для… России. Я же не знаю никаких секретов! Передаю всякие городские сплетни; еще, что мне известно о намерениях некоторых российских компаний в отношении Ирана, и вообще…

– Экономический шпионаж.

Директор промолчал.

– Неужели за это платят такие деньги, снабжают оружием и дарят шикарные яхты?

– Она принадлежит службе безопасности. Я только числюсь хозяином, а на самом деле вожу их…

– Куда?

Директор уже совсем успокоился, и Галя поняла, что от нее требуется какое-то неординарное воздействие, чтобы раз и навсегда сломить этого трусливого ублюдка и выяснить абсолютно все, что ему известно. Она выдернула из настольной лампы, стоявшей раньше на столе, провод, ножом зачистила два конца и воткнула вилку в розетку.

Ролан беспокойно закрутился на столе, не видя, что делает его мучитель, но уже подозревая что-то нехорошее.

– Что… что ты там делаешь? – взвизгнул он.

– А ты как думаешь? Тебе сообщили, что твои посетители вроде бы работают на ФСБ, и ты тут же сдал их со всеми потрохами иранской контрразведке, сообщив ожидаемые маршруты передвижения. Во всем мире за это бывает только одно наказание.

Гюльчатай быстрым движением вогнала кляп в уже распахнувшийся для вопля рот, и заклеила сверху скотчем. Потом решительно ткнула оголенными концами провода прямо в то место, которое стало «путеводным» в общении господина Кулика с местными мальчиками.

Тело директора выгнулось дугой, как у гимнаста на «мостике», что-то протяжно хлюпнуло, петля на горле опасно затянулась, по ногам пробежали судорожные конвульсии. Потом пленник обмяк на столе, а в каюте резко запахло человеческими испражнениями.

Галя брезгливо сморщила нос. Затем проверила пульс на шее и взглянула на часы. Пусть приходит в сознание самостоятельно. Везет же некоторым людям: чуть сильнее на них надавишь, хлоп – и в обмороке! Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу… И не чувствую! Да если бы так со всеми женщинами происходило, человечество давно бы вымерло по причине невозможности… самостоятельно выродиться, ну то есть наружу…

Очнулся Ролан Филиппович быстро. Он все понял и помнил! Гюльчатай покачала перед его дикими глазами оголенным проводом:

– Я тебя не быстро убью. Ты сполна заплатишь за смерть наших