Цитадель "Вихрь" - Татьяна Кононова

Цепкая рука Капитана держит мое плечо, вырваться и сбежать нет шансов, да и бессмысленно: я уже давно поняла, что от судьбы не убежишь. Пусть даже эта судьба приходит так неожиданно, в лице руководителя базы, которого я вижу от силы второй раз в жизни. Мы проходим все коридоры, поднимаемся из бункера в лифте-телепорте, и все такое знакомое и уже ставшее близким становится враждебным и чужим, как будто теперь даже стены и сенсорные экраны настроены против меня. Зябко ежась от холода и, честно признаться, страха, иду вперед, не оглядываясь по сторонам, упрямо сжимая губы и отрешенно считая черные шестигранники на полу.

Кабинет начальника базы куда аскетичнее, чем мы предполагали, во всяком случае, золотых кресел и бархатных диванов у него не наблюдается. Одну стену, слева от двери, занимает огромный экран с безграничным пространством, вместо лампочек в потолок встроены дорожки светодиодов, на полу и мебели — система подогрева, окна-шлюзы закрыты спущенными жалюзи. На столе царит идеальный порядок и все еще дымится кружка кофе, как будто хозяин вышел на пять минут.

Капитан сдвигает в сторону все девайсы, не снимая их с подзарядки, открывает свой личный планшет и указывает мне на стул напротив. Только что его здесь не было, видно, выскочил из-под стола. Специально для осужденных.

— Садись.

Мне хочется попятиться к двери, помотать головой, сбросить оковы липкого страха и убежать, однако ноги подкашиваются, и я тяжело опускаюсь на холодный стул. Нервно сминаю ткань платья на коленках и стараюсь не смотреть на начальника: не помню, чтобы взгляд его пустых и холодных зеленых глаз был добрым или хотя бы спокойным. А он тем временем бесстрастно листает файлы на планшете и, очевидно, ждет, пока я сдамся и расскажу все сама. Вот уж нет.

— Воды? — неожиданно предлагает Капитан, не глядя на меня. В горле пересыпается пустыня, но я отказываюсь. Как будто стоит разжать руки, отпустить наконец этот проклятый стул — и я провалюсь куда-нибудь сквозь все четыре этажа.

— Даже не знаю, что теперь с тобой сделать, — оставив гаджет, Капитан поднимается, опирается обеими руками о гладкую блестящую поверхность стола и смотрит на меня пристальным взглядом змеи. — Молча выгнать было бы слишком просто. Мы и так несем ответственность за каждого новичка, поступившего сюда, а если с ним случается форс-мажор, мы рискуем не только ступенью, не только положением в обществе, которое, к слову, здесь никому не сдалось. Я был прав, когда сказал, что у служащих нет совести и сентиментальности, однако за смерть других никто из нас не готов нести ответственность. Если болезнь одержит над тобой верх, Ветер будет виноват. Если ты из-за своей проклятой слабости не справишься с заданием на рейде, опять будет виноват он. Ты подставляешь наставника, подставляешь ребят, которые тебя приняли. Разве стоит того твоя дурацкая честь и память, которую ты сама вбила себе в голову?

Ну хватит! Я чувствую, как щеки заливаются краской и начинают гореть огнем. Как назло, местный датчик самочувствия отчаянно пищит, сигнализируя о гневе и “опасном состоянии” посетителя. Вскакиваю, опрокинув стул, сжимаю кулаки:

— Это не ваше право! Это моя семья, моя жизнь и мой выбор!

— Конечно, твой, — сухой и дребезжащий голос Капитана вдруг приобретает мягкие, вкрадчивые нотки. — Когда ты вылетишь с базы и пойдешь с волчьим билетом искать работу, кричи о “своем” сколько угодно. Выбор есть всегда, но ты, слабая, неподготовленная, безответственная, изначально сделала его неправильно!

Его слова хлещут наотмашь по щекам, заставляя меня опускать руки. Его страшному, железному и давящему тону нет сил сопротивляться. Связной браслет активируется в самый неподходящий момент:

— Да! — Капитан резко и раздраженно нажимает кнопку ответа. — Да, у меня! Послушай, ты, со своими…

Я не слышу, кто с ним разговаривал, но догадываюсь, что начальник теперь еще более зол. Отступаю. Шаг назад. Еще один. И еще. Вжимаюсь в холодную стенку и зажмуриваюсь, даже не зная, чего от него можно ждать. Уж лучше бы накричал, ударил или сразу выкинул с базы без долгих доказательств моей никчемности.

Но дверь неожиданно открывается, чуть не припечатав меня к стене, и в кабинет врываются Фауст и Ветер. Шлюз был не заперт: начальник базы явно не ждал их появления, а теперь поздно.

— Где она? — тихо спрашивает Ветер, остановившись и отдышавшись за секунду, будто не он только что дежурил, а потом мчался через четыре этажа. Капитан молча смотрит в мою сторону.

— Я здесь, — выхожу из-за двери, но вместо человеческих слов вырывается едва слышный писк. И я вижу, как они оба с облегчением вздыхают и переглядываются, обмениваясь никому не понятными взглядами.

С минуту Капитан и наставники смотрят друг на друга молча. В ярких зеленых глазах начальника виден хорошо скрываемый гнев. Отсутствие бровей, ресниц и волос делает его похожим на потустороннее существо. В детстве меня пугали тем, что такие живут за Гранью, но теперь я знаю: и здесь, и там — обыкновенные люди, которые настраивают новые поколения против друг друга, и ненависть растет в геометрической прогрессии.

Капитан молча выводит на экран планшета мои поддельные справки. Один за другим снимает слои фотошопа, и вот сквозь мое имя проглядывает имя брата, год меняется на другой, а я закрываю лицо руками, чтобы не видеть этого позора. Но позор проникает под кожу раскаленными иглами, и мне дорогого стоит сдержаться и стоять на месте. Я уже готова расплакаться, но вдруг чувствую, как чьи-то теплые руки осторожно и в то же время твердо берут за плечи и разворачивают к выходу. Открыв глаза, сквозь туман непрошеных слез вижу темно-зеленую форменную рубашку, шеврон Цитадели, черные кудри Фауста.

Он молча выводит меня из кабинета, с помощью встроенного в стену пульта выдвигает откидной стул и усаживает, как маленькую, не снимая ладони с моего плеча. От этого мне теплее и спокойнее, хотя наставник не менее хмур и напряжен, я знаю — с ними нечего бояться. Он и сам садится напротив, из несессера достает флягу, предлагает мне воды. Становится легче. Вспоминаю, что обещала кому-то там, на небесах, быть сильной и никогда не сдаваться. Не время плакать и опускать руки. Даже если очень хочется.

— Меня выгонят, да?

Фауст щурится, наклонив голову набок — совсем как птица, которая раздумывает, клюнуть или улететь. По индикаторам пробегают красные искры, как будто бесконечная загрузка. Наставник молчит, и мне невыносимо ждать.

— Все может быть, — наконец отвечает он, и никакого облегчения эти слова не приносят. — Ты подделала документы. Это статья.

— Но я же никому не навредила!

— Намеренный вред себе — тоже проступок. Государство заботится о нас, и мы не должны ему мешать.

Я снова сжимаю кулаки до боли, до красных отпечатков от ногтей, но на этот раз молчу, потому что Фауст прав, прав как всегда. Государство отвечает за всех и каждого в отдельности, поэтому мы не имеем права, грубо говоря, не беречь себя и мешать это делать другим. Но провести полжизни в лечебном центре — это выше моих сил! Пусть лучше меня ждет гибель в перестрелке или на задании, как брата, как ту красивую девушку — жену Ветра, как многих служащих Цитадели, тех, кто не боится смотреть в лицо как жизни, так и смерти.