Влюбленная Пион - Лиза Си

Когда мой гроб поднесли к входным воротам, я уви­дела Жэня. Второй дядя разбил над моей головой над­треснутую кружку. Это был знак того, что отныне я смо­гу пить только ту воду, которую пролила за свою жизнь. Я возрадовалась. Во всех уголках усадьбы запускали пе­тарды: они должны были прогнать пришедших за мной злых духов. Меня положили в паланкин — не в крас­ный, как на свадьбе, а зеленый, символизировавший смерть. Процессия двинулась вперед. Дяди разбрасы­вали бумажные деньги, чтобы обеспечить мне право на вхождение в загробный мир. Жэнь, склонив голову, шел между моим отцом и чиновником Тан. За ними двига­лись носильщики паланкинов. В них сидели моя мать, тети и двоюродные сестры.

На кладбище гроб положили на землю. Тополиная листва шелестела на ветру, словно исполняя песню при­зраков. Мама, папа, тети, дяди и сестры подняли по гор­сти земли и бросили ее на гроб. Когда земля накрыла лаковую поверхность, я почувствовала, что треть моей души навсегда отринута от меня.

Я смотрела и слушала, стоя на Наблюдательной тер­расе. Они не совершили церемонию брака с призраком. На могиле не стали устраивать банкет. А ведь он помог бы мне представиться новым друзьям в загробном мире и заручиться их поддержкой. Мама так ослабела от горя, что тетям пришлось подсадить ее, чтобы она вскараб­калась в паланкин. Папа шагал во главе процессии, а Жэнь и чиновник Тан шли рядом с ним. Долгое время все молчали. Что можно сказать в утешение отцу, поте­рявшему свое единственное дитя? Как успокоить жени­ха, который расстался с невестой?

Наконец чиновник Тан обратился к моему отцу:

— Не только ваша дочь попала под сильное влияние этой ужасной оперы.

Что за странное соболезнование?

— Но она любила ее, — пробормотал Жэнь. Мужчи­ны удивленно уставились на него, и он добавил: — Я слышал, что так говорили о вашей дочери, господин Чэнь. Если бы я имел счастье жениться на ней, я бы никогда не запрещал ей наслаждаться оперой.

Мне сложно описать, что я чувствовала, когда смот­рела на него. Ведь совсем недавно мы сжимали друг друга в объятиях, сочиняли стихи, и между нами бежал поток цин. Его скорбь была искренней, и я вновь пожалела о том, что была так глупа и упряма, ведь это закончилось так печально.

— Но она умерла от любовного томления, совсем как та несчастная девушка из оперы! — резко ответил чи­новник Тан. Видимо, он не привык к возражениям.

— Действительно, жизнь часто подражает искусству, и не всегда это подражание благотворно, — согласился отец, — но мальчик прав. Моя дочь не представляла жизни без слов и эмоций. А вам, господин Тан, неужели вам никогда не хотелось посетить женские покои и оку­нуться в глубину цин!

Прежде чем чиновник Тан открыл рот, Жэнь заметил:

— Ваша дочь не лишилась слов и эмоций даже сей­час, господин Чэнь. Две ночи подряд она навещала меня в моих снах.

«Нет!» — закричала я, стоя на Наблюдательной тер­расе. Разве он не понимает, к чему приведет его откро­венность?

Отец и чиновник Тан встревоженно посмотрели на него.

— Это правда, мы встречались, — продолжил Жэнь. — Несколько ночей назад мы были вместе в вашей беседке Любования Луной. Когда она впервые пришла ко мне, ее волосы были уложены в свадебную прическу, а рука­ва жакета вышиты узором «крылья зимородка».

— Ты очень точно описываешь ее, — согласился мой отец, а затем с подозрением спросил: — Но как ты узнал ее, если вы никогда не встречались ранее?

Неужели Жэнь выдаст наш секрет? Неужели он опо­зорит меня в глазах моего отца?

— Мне подсказало сердце, — объяснил Жэнь. — Мы вместе сочиняли стихи. Паренье в облаках как бесконеч­ный сон... Когда я проснулся, то записал восемнадцать стихотворений.

— Жэнь, ты еще раз доказал мне, что не боишься сво­их чувств, — произнес мой отец. — Я не мог бы желать лучшего зятя.

Жэнь полез в рукав и вытащил несколько сложенных листов бумаги.

— Я подумал, вам захочется их прочитать.

Жэнь поступил прекрасно, но он сделал ужасную, почти неисправимую ошибку. При жизни я не раз слы­шала, что если покойник является кому-нибудь во сне и этот человек рассказывает об этом, или, еще хуже, показывает другим слова, написанные призраком, то тот навсегда исчезает. Поэтому духи лисицы, призраки и даже бессмертные умоляют своих земных возлюблен­ных не рассказывать миру об их существовании. Но люди не умеют хранить секреты. Это противоречит челове­ческой природе. Конечно, дух, какой бы облик он ни принял, не исчезает, ведь он и так находится в конце пути. Куда ему идти? Но он теряет способность наве­щать живых во сне. Я была вне себя от горя.

На шестой неделе после моей смерти мне нужно было перейти реку Неотвратимости. На седьмой неделе я дол­жна была оказаться во владениях Князя Колеса и встре­титься с судьями, которые решат мою судьбу. Но ничего этого не случилось. Я осталась на Наблюдательной тер­расе. Очевидно, случилось нечто непоправимое.

Я никогда не слышала, чтобы папа заговаривал с Жэнем о свадьбе призраков. Отец был очень занят, по­тому что готовился к переезду во дворец в Пекине, где он займет свой новый пост. Мне следовало быть опеча­ленной — неужели он заставит себя поклониться императору-маньчжуру? — и я на самом деле была печальна. Мне следовало видеть сходство между моей смертью и похоронами Линян, действиями моего отца и спешкой губернатора Ду — и я его видела. Мне следовало по­беспокоиться о душе моего отца, когда он решил отка­заться от своих принципов в погоне за богатством, — и я беспокоилась. Но больше всего я боялась, что папа по­просит другого юношу, не Жэня, сделать меня своей невестой-призраком. Он мог бы легко подбросить деньги на дорогу за нашими воротами, подождать, пока какой-нибудь прохожий подберет их, а затем сказать этому че­ловеку, что, подняв «выкуп за невесту», он согласился сделать меня своей женой. Но этого тоже не случилось.

Мама отказалась ехать с папой в Пекин. Она была не­поколебима в своем решении никогда не покидать усадь­бу семьи Чэнь. Меня это утешило. Радость и смех неког­да счастливых дней в Весенней беседке, предшествовав­ших моему добровольному заточению, сменились для нее кровавыми слезами и скорбью. Она часами сидела в кла­довой, где хранились мои вещи. Они прижимала к себе мою одежду, надеясь уловить родной запах, касалась ще­ток, которыми я расчесывала волосы, рассматривала вы­шитое мной приданое. Я так долго отказывалась ей по­виноваться, а теперь все время тосковала по ней.

Через сорок девять дней после моей смерти семья со­бралась в зале с поминальными дощечками, чтобы по­ставить точку на моей табличке и в последний раз попро­щаться со мной. Во дворе столпились сказители и певцы. Обычно почетная обязанность, состоящая в том, чтобы поставить драгоценную точку на дощечке, возлагается на человека, занимающего самое высокое положение, — на ученого или литератора. Как только это будет сделано, одна треть моей души перенесется в табличку, откуда бу­дет наблюдать за жизнью моей семьи. Точка позволит им почитать меня как своего предка, а у меня появится мес­то, где я смогу обитать вечно. Кроме того, благодаря таб­личке моя семья сможет посылать мне подарки, чтобы поддерживать мое существование в загробном мире, про­сить у меня помощи и задабривать меня, чтобы я забыла об обидах. В будущем, когда моя семья захочет начать новое дело, выбрать имя для ребенка, рассмотреть пред­ложение о браке, они будут просить у меня совета, обра­щаясь к табличке. Я была уверена, что точку поставит чиновник Тан, который был самым высокопоставленным человеком в Ханчжоу из всех знакомых моего отца. Но отец выбрал человека, значившего для меня больше, чем любой другой. Он выбрал У Жэня.