Гремучий Коктейль – 6 - Харитон Байконурович Мамбурин

моё сердце. Как и вид мило хихикающей в кулачок Анны Эбигейловны, таившейся в коридоре за дверью. Последнее чуть не остановило мое согревшееся сердце, но как-то выдюжил.

Остаток дня ушёл на соскучившуюся супругу и на отговорки разным назойливым типам, постепенно сменяющимся всё большим количеством газетчиков. Наконец, не выдержав, я позвонил в полицейский участок Хэвен Гардена и пообещал подать жалобу на них Герцогам собственноручно и с перечислением фамилий всех начальников. Вот тогда стражи закона оживились, начав очищать улицу от посторонних в этом элитном районе. Даже оставили патруль из двух полицейских предпенсионного возраста.

Вечером мы уселись в малом зале, почти на самых верхних этажах Шарпрока тесным мужским кругом для небольшой попойки, чисто расслабить нервы. Всё-таки, такое количество женщин, девушек и ребятни заставляет желать вновь оказаться во наполовину взорванном здании с кучей вооруженных подонков, как признался Красовский, так что он меня теперь очень даже понимает, несмотря…

— Не трогал я этого долбанного короля… — вздохнул я устало, — Кадархиалла Ступающий по Траве остался живым и невредимым. Только вот куда мог деться…

— Ну, например, слинять возглавить красные банды юго-запада, — легкомысленно махнул рукой питерец, — Он же, по сути, глава всех племен, особа совершенно неприкасаемая для всех, включая городских отбросов. Красных, конечно. А отбросы ли они в этом городе — большой вопрос, друг мой!

— Тогда его знают, где искать! — отмахнулся я рукой, отпивая очень ароматный экзотический коньяк, подаренный когда-то Константином.

— Может и знают, но не найдут, — задумчиво промычал белокурый даритель коньяков, скромно набухиваясь хорошим виски, — А потом могут всё, что он натворит, повесить на тебя, Кейн. Да-да, не делай вид, что ты не сторож американскому королю. Ты буквально выпустил его на волю.

— От меня сейчас слишком многое зависит, чтобы трогали по пустякам, — не согласился я, — Так что пусть сами справляются со своими геморроями. А мы будем сидеть, пьянствовать и ждать пока всё утихнет.

— Боюсь, что спокойно сидеть у тебя не получится, — гадко хмыкнул Азов, — Я завтра открою портал, через который тебя, в этой скромной обители, навестят Терновы. Кристина просила не говорить, но мы же товарищи, да?

Вот те раз.

— Тогда сегодня у неё в опочивальне тоже будет сюрприз, — мрачно решил я, — под названием «пьяный муж».

— Ты просто хочешь нажраться.

— А то.

В этом шоу участие принимать отказались все, кроме верного Петра Васильевича, так что мы поддали с ним вдвоем. Ну как вдвоем? Втроем. Мэтр Вергилий, в отличие от Мишлена и Курва, отдыхающих с нами тут после дневной суеты, потихонечку причащался красным вином, но делал это очень культурно и тихо. Даже орехи, полюбившиеся Красовскому, брал по одному лапой, ловко заправляя вкусняшки в свой огромный клювище.

— А ты знаешь, Кейн… — нехило набравшийся Петр Васильевич внезапно подал голос, — … что я родился в трех верстах отсюда?

— В Хэвен Гардене? — удивился я таким новостям, — Надо же.

— Ага, — пьяно и размашисто кивнул питерец, — В уютном родильном доме на Карл-стрит. Правда, потом семье пришлось переехать в Адскую Кухню, так как родился я не один, а зараз с двумя братьями. Такие вот… дела. Мамаша и папаша мои были, как понимаешь, насквозь русскими, бежавшими слугами какого-то боярина, мечтавшего на мамашу-то взобраться. Но не срослось, умудрились молодыми удрать аж сюда, а тут устроиться в очень неплохую итальянскую фамилию работать. Только вот итальянцам баба с тройней в прислуге оказалась не нужна, так что нас выпроводили. Но самое интересное было потом, через девять лет, случилось.

— Что-то мне кажется, что у этой истории грустный конец… — пробубнил я, переглядываясь с мэтром Вергилием.

— Не совсем, — расслабленно помахал ладонью у рта Красовский, закидывая внутрь еще полстакана виски, — Конец, наоборот, очень даже хороший. Счастливый, можно сказать. Не буду скрывать, благодаря тебе. А вот тогда…

Тогда, в детстве Петра Васильевича, быть чистокровным белым и русским в Адской Кухне значило быть под крышей у русской же мафии, которая, в свою очередь, лежала под Синдикатом. И, как это водится в славном городе Нью-Йорке, расовые войны тут шли постоянно. Отца у них убили, когда Петру было шесть, а затем, спустя три года, кое-кто из низовых отбросов решил попробовать запугать наглых и неуступчивых русских мифиози.

Семью Петра Васильевича съели. С прилюдной демонстрацией объедков, с похвальбой, с угрозами. Сам мальчик выжил лишь потому, что уже работал — стоял на стреме в другом конце города. Просто так это не кончилось, русские нашли черную банду, которая организовала себе людоедский кутёж, и вырезали её. Один из многих эпизодов, случающихся в этом городе. Но у маленького Петра было собственное отношение к случившемуся. Через два месяца после похорон остатков семьи, малыш, которому до десяти лет еще оставалось около полугода, появился в Адской Кухне один, с натугой таща за собой небольшую тележку, которую он определенно вёз домой.

Несмотря на то, что тележка была закрыта мешковиной, придавленной сверху парочкой голубиных тушек, струящийся из-под грубой ткани запах ставил большой и жирный крест на попытке замаскировать провоз товара из коптильни Хермана Зельца, знаменитого на весь Нью-Йорк мастера, способного закоптить даже слона. Местные, надавав мальцу затрещин и пинков, прогнали плачущего малыша, а под мешковиной обнаружили еще теплую тушу копченой свиньи. Очень большой. Настолько, что необходимо работать у русских где-то два три месяца, копя всё до цента, чтобы позволить себе заказать Зельцу такую тушу.

Это был пир на треть района. Конечно, приглашены были лишь люди с определенным оттенком кожи, никак иначе, а из-за того, что свидетелями стали слишком многие, ни одна банда или содружество не успели утащить угощение себе. Оно было поделено на всех. Пробующие были в восторге — такое сладкое, жирное и ароматное мясо! А сало!

В это время маленького Петра уже везли в порт, собираясь отправить на историческую родину. Его взял под крыло один весьма специфический деятель, которому понравилась решимость ребенка, способного рискнуть жизнью, чтобы доставить начиненную алхимическим ядом на основе свинца свинью прямо к месту её будущего потребления.

— Но это было не то, Кейн… Совсем не то. Понимаешь? — пьяный человек, устроивший в девять лет массовое побоище, дирижировал пальцем в воздухе, — Я совсем не сразу понял, что не то. Лет в двадцать пять только, когда немного мозгов в голове завелось. Мучило, грызло что-то