Моногамия. Книга 1 - Виктория Мальцева

— Тактическая ошибка! Нельзя было оставлять их наедине!

— Что, он настолько не контролирует себя?

— Случается…

— А что нужно было? Встать между ними и слушать, о чём говорят эти двое влюблённых?

— Влюблённых??? Ты в своём уме? Он влюблён в тебя!

— А там что происходит? Марк, у нас с ним нет будущего, мы все это знаем. Что если это — как раз та самая встреча, которая поведёт их по единственно верному для обоих пути, что если я могу помешать им в этом? Они соединены уже, это всем очевидно! Вдруг это и есть та девушка, которую он ищет?

— Ты ошибаешься, свою девушку он уже нашёл. А таких как Амбр знаешь, сколько у него было? Всего твоего незаурядного ума не достанет, чтобы осознать! И они не кончаются никогда — бесконечный поток!

— Ему нужен кто-то красивее и женственнее меня. Посмотри, как они смотрятся вместе, невозможно глаз оторвать!

— Ты красивее, чем Амбр, — сообщает вдруг Марк, глядя мне в глаза с непонятным оттенком, и я перестаю окончательно понимать, что происходит. Мне делается тошно и отчаянно хочется домой, я чувствую, что вот-вот расплачусь, что ненавижу этого Алекса, ворвавшегося в мою жизнь, что нет никого лучше и чище моего Артёма…

Алекс и Амбр говорят очень долго, больше — Алекс, он будто что-то объясняет ей, а она смотрит на него неотрывно своим прекрасным янтарным взглядом.

Наконец, он направляется к нам, подходит, с голубой футболки стекает вода, а у самого невыносимо жалкий вид. Берёт меня за руку и заглядывает в глаза, будто ищет в них что-то, и у меня немного отлегает от сердца, он вернулся, он тот же, что и всегда, только неимоверно расстроен чем-то.

— Марк, мы уезжаем, — говорит он другу спокойно и мягко.

{Pixies — Where is my Mind (Fight Club Soundtrack) HQ}

И мы уехали. Сидя в машине, я лихорадочно обдумываю, как сказать ему, чтобы отвёз меня в аэропорт, но сделать это трудно, ведь ничего, ровным счётом ничего, оправдывающего мой побег не произошло. Взгляды и долгий разговор — недостаточная причина для таких выпадов, мы с ним не влюблённые и не муж и жена, чтобы предъявлять друг другу какие-либо претензии. Но возвращаться в его квартиру я не хочу, не хочу, чтоб он прикасался ко мне. Как объяснить ему, что я чувствую, что я всё понимаю? Что мне надоела эта каша из человеческих желаний, влечений, слабостей, неопределённостей…

— Можешь отвезти меня в аэропорт?

— Нет.

— Почему?

— Сегодня нет твоего рейса.

Да, конечно, я об этом не подумала. Значит, снова придётся ночевать в его квартире.

— А завтра есть?

— Твой рейс послезавтра, и ты об этом знаешь.

— Да, я знаю, но подумала, может, получится пораньше…

— Почему? — он смотрит на меня, мы стоим на светофоре, долго не меняющем свой цвет с красного на зелёный.

— Просто мне захотелось домой уже.

И сдержанный Алекс проявляет несдержанность — с силой бьёт по рулю и отворачивается. Когда мы трогаемся, я снова вижу его лицо, но только в профиль, и на нём выражение: «Я мужчина — поэтому я не плачу, но перестать быть человеком я не могу, и поэтому у меня всё надрывается внутри».

И я знаю, почему надрывается: есть нечто важное для него, видно действительно важное, раз уж он так расстроен, и об этом он с завидной регулярностью просит меня, всегда напоминает, не даёт забыть о своём желании.

Алекс умный мужчина, и в этот свой приезд я была уже несколько раз максимально близка к заветному «Да», потому что случались моменты, когда оно не казалось таким уж бестолковым и опрометчивым: когда лились слёзы из моих глаз в Нотр-Даме, когда мы занимались утренней любовью, и он впервые позволил мне ласкать свои волосы и показал, как хорошо ему от этого бывает, когда мы гуляли вместе по Парижу, самые счастливые во всей Вселенной, когда неслись в голубом тоннеле целуясь…

Меня словно раскачивает на качелях, и когда толкает Алекс, я подлетаю максимально близко к отметке «Да» и всякий раз едва-едва не дотягиваю до неё, но когда с другой стороны толкает жизнь, я легко и непринужденно пролетаю с большим запасом отметку «Нет».

{Mikky Ekko — Feels Like the End}

Остаток дня я провела, гуляя в одиночестве по Парижу. Когда вернулась, Алекс работал, разложив на стеклянном столе кухни свои планшеты, ноутбуки, чертежи. Увидев меня, он обрадовался, подошёл, чтобы обнять, я не оттолкнула его, чего очень хотелось, но и ответить ему не смогла. Он понял это и отпустил меня, заглянув в глаза до одури больным взглядом…

Поздним вечером я слышала, как долго и много раз звонил его смартфон, но он не поднимал трубку. Я подумала, какая-то из его девиц звонит, а он не хочет говорить при мне, ведь все двери открыты, и всё слышно же… В конце концов, он не выдержал, принял звонок и со злостью буквально прокричал:

— Не звони мне и забудь вообще, что я существую, придурок!

После этого я услышала, как хороший, дорогой телефон разлетелся, встретившись с полом или стеной…

Я поняла, что Алекс на грани…

Он слишком сложен для меня чтобы любить его, слишком красив и слишком сексуален, чтобы рискнуть назвать его своим мужем, но он человек с сердцем, и это сердце не выбирало свою оболочку. Поэтому я вхожу на кухню: на полу валяется разбитый и разлетевшийся смартфон, на серой стене белеет скол штукатурки, голова Алекса покоится лицом вниз на его скрещённых на столе руках. Я подхожу тихо и нежно обнимаю его сзади, кладу свою голову ему на спину, и чувствую, как из каменного его тело медленно становится мягким и податливым, как постепенно стекает в никуда его напряжение… Я слышу его частое дыхание и ощущаю своими ладонями биение его сердца, спрятанного в горячей груди, и понимаю, как ему плохо сейчас, плохо от осознания безысходности, своего бессилия изменить что-либо…

Я говорю:

— Знаешь, есть две вещи, которые я не пробовала ни разу в жизни, и мне кажется, что сейчас самое время познать их.

Он долго молчит, но любопытство сильнее обиды, и, в конце концов, спрашивает:

— Что это?

— Я ни разу сильно не напивалась и не пробовала курить травку.

— Ни разу?

— Для этого нужна подходящая компания: человек, которому можно полностью и безоговорочно доверять, и который согласится на это.

И мы пьём. Пьём и курим травку в полумраке, сидя на полу. Алекс полулежит спиной на стеклянной стене кухни, у меня — сооружённое им полукресло — полукровать из подушек и одеяла тут же около него. Мы в тусклом свете зажжённых нескольких ароматизированных свечей. Разговор наш совсем не соответствует тому, который должен быть здесь, он не вяжется с нашим стремлением расплавить свой мозг, расплавить настолько, чтобы он совсем не мог думать…

— Теперь, чтобы я не сказал и чтобы не сделал, ты уже не изменишь своего решения?