Сага о реконе - Валерий Большаков

Протягиваясь налево, пляж упирался в высокую, ступенчатую скалу, а правее ровное место расширялось, когда-то давно позволив выстроить капище – простую избу, рубленную из бревен, с маленькими окошками и большой дверью.

Неподалеку стояла кузня и так называемый длинный дом, больше похожий на продолговатый холм, поросший травой и цветочками, а у самого берега находился крепкий вымол – два ряда кольев вбили в дно, промежуток же между ними заполнили камни.

У причала были пришвартованы два роскошных корабля: один поменьше – снека[49], черная с белым, другой побольше, настоящий драккар – черный с красным.

У обоих на носах задирались кверху головы страшилищ, вырезанные из дерева, а вдоль бортов были развешаны разноцветные круглые щиты.

И был еще третий корабль, еще один снеккар – он укрывался в маленькой бухточке за мысом, поросшим ельником.

На берегу было полно народа, почти все – в полном боевом. Человек сто или больше.

Сразу было видно, что суперблокбастеры про викингов страдали недостоверностью – в кольчугах щеголял разве что каждый пятый, потому как дороги были хауберки да бирни, в наследство передавались, от дедов еще.

Основным доспехом служила куртка из толстой кожи, с нашитыми на неё металлическими бляхами, а то и вовсе роговыми пластинами – скажем, из разрезанных лошадиных копыт.

Шлемы на молодых воинах тоже были кожаными, в несколько слоев.

И не меч вовсе был основным оружием, а секира да копье.

Только теперь Костя приметил дозорных, выставленных охранять подходы к Тролльвику – заливу Троллей. Вооруженные луками и дротиками, они хоронились на вершинах скал, по обе стороны ущелья.

Сверху часовые могли спокойно выцелить любого, явившегося без приглашения, сами оставаясь в недосягаемости.

– Ну мы попали… – пробормотал Валера.

– Прорвемся, – выцедил Костя.

– Да куда мы денемся…

Большая часть викингов отнеслась к их появлению совершенно безучастно, продолжая заниматься своим делом.

Воины ставили палатки – укрепляли каркасы, украшенные кониками, и обтягивали их парусиной. Расставляли треноги, разводили костры, кашеварили.

Наверное, половина бойцов, да как бы не большая часть, занималась тем же, что и древнеримские легионеры на стоянке, – строили укрепленный лагерь.

Викинги споро рыли ямы, прикапывали остреные столбы – ладили частокол в промежутках между капищем и длинным домом, доводя укрепления до самого берега, не ленясь огораживать даже мелководье, а подходы с залива защищали кольями, вбитыми в дно, – направит вероятный противник корабли свои к берегу, да и напорется.

Трое молодых бойцов занимались тем, что срывали бугры и засыпали ямы – если уж враг пойдет на приступ, то ничего не должно отвлекать и мешать обороне, тем более нужно исключить возможность споткнуться и загреметь.

И лишь один седоусый хольд в длинном, сроду не стиранном поддоспешнике приблизился к Хёгни.

– Поймали? – осведомился он, разглядывая Бородина и Плюща из-под насупленных бровей, седых и лохматых.

– Поймали, Геллир, – кивнул рыжий. – Говорят, не из хирда ярлова! И что хотят чего-то сообщить самому конунгу.

Геллир хмыкнул.

– Говорить они будут позже, – измолвил он, – когда конунг с охоты вернется.

– И куда их?

– А вон, пущай с кузнецом посидят, посудачат о своей горькой судьбе!

Рокни с Торстейном рассмеялись и повели пленных к капищу. Хёгни догнал их и отворил дверь.

Плющ вошел в заброшенный храм, Бородин шагнул следом.

– Руки хоть развяжите, – попросил Костя. – Или боитесь, что убежим?

Косой фыркнул только, топая к выходу, а Рокни пожал плечами, задержался и приказал:

– Спиной!

Валера с Плющом повернулись кругом. Острый нож викинга распорол кожаные ремешки. Стало получше, хотя чувствительность к рукам вернулась не сразу.

Когда Костя обернулся, дверь уже захлопнулась, отсекая свет. Теперь только солнечные лучи, бившие из маленьких окошек под самым потолком, вырывали помещение из полумрака. Сияющими конусами упирались они в пол, материализуя кружившиеся пылинки.

– Привет, внучек, – послышался голос из полутьмы.

Бородин вытаращил глаза, походя в этот момент на сову.

– Дед?! Ты?!

Когда Шимон вернулся в Стьернсванфьорд, солнце уже село. В лесу было сумрачно, меж черных стволов шевелились неясные тени.

Однажды из чащи глянули чьи-то красные зрачки. Зловеще так глянули, словно пара индикаторов на полицейской рации.

Медведь? Волк? Или еще какая тварь? Кто его знает, это Средневековье…

В селении никто и не заметил пропажи бойца.

Гражданские в дела ярла не лезли, а хирдманы вовсю готовились к вечерней трапезе, плавно переходящей в разнузданное пиршество «с элементами эротики».

Желание активно принимать участие в гулянке у Щепотнева отсутствовало, хотя и против он не был, ибо культурно-массовое мероприятие скроет его отсутствие самым замечательным образом.

Семен уже пригляделся малость – костры, если их зажечь на круче, что против сетера, будут хорошо видны с пристани.

Хотя чего тут скрывать-то? И от кого? Да к полуночи викинги перепьются до того, что папу с мамой не узнают!

Впрочем, режим секретности еще никому не мешал. Лучше, как говорится, перебдеть, чем недобдеть.

С этой мудрой мыслью Щепотнев присоединился к остальным, лениво предвкушающим скорое празднество.

Викинги похохатывали, прохаживались, нагуливая аппетит, отпускали немудреные шуточки. Повода особого для гулянки не было, да никто его и не искал. Коли хирд не в походе, не на войне, то чем же ему еще заниматься, как не пирушками?

Ну можно еще охоту устроить или какое иное развлечение… Скучно? А это кому как. Местные верили, что и в Вальхалле их ждут те же радости, что и на грешной земле, то бишь война, охота да пиры.

…Хирдманов в длинный дом набилось, как селедок в бочку, – не протолкнуться. С самого начала душно было, а после и вовсе жар пошел от распаренных, потных тел. Да еще и огонь разожгли в очаге, факелы засветили – дым так и висел пеленой под самым потолком, да густой такой – стропил не видать.

Викинги орали, хвастались подвигами, гоготали, распевали, уплетая здоровенные кусищи мяса, запивая пивом из кубков и рогов.

Шимон скромно присоседился к пировавшим, изредка выходя из-за стола, чтобы пособить дренгам, обходившим старших товарищей и подливавшим тем из кувшинов, – дедовщина и тут процветала.