Книги онлайн и без регистрации » Современная проза » Порнография - Витольд Гомбрович

Порнография - Витольд Гомбрович

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Перейти на страницу:

— Почему?

Он быстро взглянул на меня.

— Потому что я уже не совсем честен — по отношению к нему. Я позволил переложить на него это дело. Потерял моральное превосходство, поэтому и ударил. Ударил, потому что страдания мои уже ничего не значат. Они не достойны уважения. Честь потеряна. Поэтому я ее ударил… а его не только ударил бы или избил — я бы убил его!

— Что вы говорите!

— Убил бы и безо всяких… Ничего бы не составило! Убить… такого? Это как раздавить червяка! Пустяк! Пустяк! Только, с другой стороны, убить такого… Скандал! И позор! Это намного трудней, чем взрослого. Это немыслимо! Убийство возможно только между взрослыми. А если ей перерезать горло? Предположим! Да вы не пугайтесь. Я только так, шутки ради. Ведь все это шуточки! Со мной шутят, почему бы и мне немного не пошутить? Боже правый, избавь меня от шутки, на которую я попался! Боже, Боже мой, единственное мое спасение! Да, что же я хотел сказать? Ага, я должен убить… но убить Семиана… я должен это сделать, еще есть время, нужно спешить… еще есть время для того, чтобы отнять право на убийство у этого молокососа… потому что, если я перекладываю это дело на него, я бесчестен, бесчестен! Он задумался.

— Слишком поздно. Меня обошли. Как я теперь перехвачу у него это задание! Всем будет ясно, что я ввязываюсь в это дело не по велению долга, а только чтобы ее не уступить ему — чтобы не потерять над ней морального превосходства. Вся моя мораль — только ради того, чтобы обладать ею!

Он развел руками.

— Я даже не представляю, что мне делать. Боюсь, что уже ничего не поделаешь.

Он высказал еще несколько мыслей, достойных размышления:

— Я оказался голым! Какой же я голый! Боже мой! Как меня раздели! Я, в моем возрасте, уже не могу быть голым. Нагота — это для молодежи.

И далее:

— Она изменяет не только мне. Она изменяет мужчинам. Мужчинам вообще. Ведь она не изменяет мне с мужчиной. Тогда разве она женщина? Ах, скажу я вам, ведь она играет на том, что еще не женщина. Играет на каком-то присущем ей своеобразии, на чем-то очень спе-ци-фи-чес-ком, о существовании чего я раньше не догадывался…

Далее:

— Однако, спрашивается, откуда в них это? Я повторяю: сами они не могли до такого додуматься. До того… что на острове.

Того, что теперь со мной… до тех провокаций… Это слишком изощренно. Надеюсь, вы поймете: не могли додуматься, потому что слишком изощренно. Так откуда же в них это взялось? Из книг? Не знаю, не знаю!

* * *

Понизу разливался густеющий сок, притупляющий зрение, и если кроны деревьев еще купались в перистой веселой синеве, то их стволы были отталкивающе неопределенны. Я заглянул под кирпич. Письмо.

«Прошу Вас поговорить с Семианом.

Скажите ему, что ночью Вы и Геня выведете его в поле, где будет ждать Кароль с бричкой. Мол, Геня постучит ему ночью — чтобы проводить. Он поверит. Знает, что Кароль — его, а Генька — Кароля! Обязательно поверит! Это лучший способ заставить его открыть, когда она постучит. Это очень важно. Примите к сведению!

Помните: отступать уже некуда — только в свинство!

Что — Скужак? Что с ним делать? Что? Я над этим голову ломаю. Он не может оставаться в стороне, они должны втроем… Но как?

Осторожно! Не надо спешить. Лучше потихоньку да полегоньку, чтобы не наделать переполоха, без лишнего риска, пока, тьфу-тьфу, удача на нашей стороне — главное, не спугнуть ее. Будьте осторожны! Предельное внимание!»

* * *

Я пошел к Семиану.

Постучал — убедившись, что это я, он открыл, но сразу же вновь повалился на кровать. Сколько он так лежал? В носках — туфли, идеально начищенные, блестели на полу среди разбросанных окурков. Он курил сигарету за сигаретой. Тонкая в запястье рука, длинные пальцы с перстнем на указательном. Он не изъявлял желания разговаривать — лежал навзничь, уставившись в потолок. Я сказал, что пришел предупредить его: пусть он не строит иллюзий. Ипполит не даст ему лошадей.

Он не отвечал.

— Ни завтра, ни послезавтра. Более того, ваши опасения, что живым вас отсюда не выпустят, возможно, оправданны.

Молчание.

— В связи с этим хочу вам предложить… план побега.

Молчание.

— Я хочу вам помочь. Он не отвечал.

Лежал как бревно. Я подумал, что он боится, — но это был не страх, это была злость. Злобная злость. Он лежал и исходил злобой — вот и все. Он был озлоблен. И это потому (подумал я), что он открыл мне свою слабость. Я знал его слабость, поэтому она переродилась в нем в злость.

Я изложил план. Предупредил его, что ночью постучит Геня и проводит его.

— Бля…

— У вас есть деньги?

— Есть.

— Тогда все в порядке. Будьте готовы — сразу после полуночи.

— Бля…

— Такие выражения вряд ли вам помогут.

— Бля…

— Вы напрасно грубите. Мы можем и отказаться.

— Бля…

С этим я его и оставил. Он принимал нашу помощь, позволял спасать себя, но не испытывал благодарности. Распятый на кровати, вытянувшийся, напряженный, он еще олицетворял собой агрессивность и властность — господин и повелитель, — но принуждать он уже не мог. Его власть кончилась. И он знал, что я это знаю. Если до недавнего времени у него не было нужды ни в чьей благосклонности, потому что он мог запугать и заставить, мог понравиться насильно, то теперь он лежал здесь передо мной во всей своей взбешенной агрессивной мужественности, но уже лишенный когтей и вынужденный искать сочувствия… и понимал, что в этой своей мужественности он несимпатичен, неприятен… и он одной ногой в носке почесал другую ногу… затем поднял ногу и пошевелил пальцами, этот жест был подчеркнуто эгоцентричным, ему плевать было на мое к нему отношение… он не любил меня… он захлебывался антипатией… ему хотелось блевать… мне тоже. Я вышел. Типично мужской цинизм отравлял меня, как никотин. В столовой я наткнулся на Ипполита и отшатнулся, еще немного, еще на волосок, и меня бы вырвало, да, еще на волосок, один из тех волосков, которые росли на руках и у них, и у меня! В этот момент я не мог стерпеть Мужчину.

Нас — мужчин — было в доме пятеро: Ипполит, Семиан, Вацлав, Фридерик и я. Бррр… Ничто в животном мире не доходит до такого уродства — какой жеребец, какой козел может соперничать с этим развратом формы, с этим цинизмом формы? Увы! Человечество после тридцати лет скатывается в уродство. Вся красота была на их стороне, молодых. Я, мужчина, не мог искать спасения у моих коллег, мужчин, они были отталкивающи. И толкали меня к юности!

* * *

Пани Мария появилась на веранде.

1 ... 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?