Без окон, без дверей - Джо Шрайбер

— Головная боль, да, — подтвердил Скотт. — Галлюцинации тоже считаются?

Фельдман хмыкнул, не скрыв недовольства.

— При синдроме отказа наблюдаются перепады настроения, многочисленные соматические и физиомоторные реакции, включая визуальные и слуховые возмущения.

— Насколько достоверные?

В трубке зашуршали бумаги. Телефон идеально уловил шорох на другом конце континента.

— Такая рискованная безответственность не похожа на вас, Скотт. Я позвоню в местную аптеку насчет рецепта. Серьезно рекомендую воспользоваться.

— Хорошо.

— И еще.

— Да?

— Когда собираетесь вернуться и продолжить наши занятия?

Скотт вспомнил, как с утра пораньше забросил Генри в школу и мальчик побежал, прижимая к груди свой рюкзак.

— Скоро, — сказал он. — Как только смогу.

Таблетка белая, круглая, рифленая, с выдавленными буквами «Ф» и «Л» по сторонам от насечки, которая делит ее пополам. Скотт стоял у аптеки, глядя на нее, лежащую на ладони идеальной каплей снега, размышляя о симметрии предмета, который он готов принять внутрь. Наконец сунул в рот, стараясь проглотить всухую. Таблетка застряла в пищеводе, он давился со слезящимися глазами, наконец зачерпнул пригоршню снега, чтобы ее протолкнуть.

Никого поблизости не было, никто его усилий не видел. Улицы города почти пусты, за исключением горстки жителей, закутанных, как эскимосы, бродивших под холодным утренним солнцем. Снегопада нет, но ветер не прекращается. Скотт направился обратно к машине и сам удивился, когда прошел мимо до следующего перекрестка, откуда за три квартала взглянул на «Бижу». На месте пожарища тишина и покой, хотя сегодня понедельник.

Он дошел, согнувшись под ветром, до ограды вокруг сгоревшего кинотеатра и увидел, что техники нет — исчез экскаватор с обратной лопатой, бульдозер и кран. Не видно ни одного рабочего, и ничего не слышно, за цепью торчат одни покосившиеся, почерневшие балки здания, имевшего непонятно сытый вид, будто он все вокруг проглотил.

Скотт двинулся вдоль ограждения к воротам. Они были закрыты, но не заперты, несмотря на табличку с крупной надписью «Посторонним вход воспрещен». Он нырнул под нее, думая, как себя чувствовал Генри, бродя тут в темноте. Что искал?

При дневном свете и бодрящей погоде вчерашние события кажутся совсем далекими, словно приснившимися. Проснувшись утром, Скотт настойчиво себе твердил, что увиденное в доме было лишь результатом неправильных действий нейронов — логичное заключение, подтвержденное беседой с Фельдманом. Обман зрения, галлюцинации с каждым могут случиться. В тот момент все казалось реальным, но ведь как раз из-за этого он вернулся к лекарству. Чтобы решить проблему.

Скотт пробрался среди обломков мимо конторы на колесах к полуразрушенному кинотеатру, где погибли его мать и внучатный дядюшка Бутч. Высокие закопченные просевшие стены, развалины, поглотившие родных, тоже кажутся нереальными. Лекарство уже действует?

Загородив глаза от яркого солнца и глядя вверх на стену, Скотт заметил дыру, откуда высыпались кирпичи, и, не думая, полез на груду камней и земли, высившуюся вдоль стены. Под ногами осыпались кусочки бетона, громыхала проволока и железные трубы.

Такая рискованная безответственность не похожа на вас, Скотт.

Очевидно, похожа. Он взглянул вниз. Косой луч солнечного света тянулся в дыру, как палец, указывая, куда он упадет, если потеряет равновесие и полетит вниз на частично провалившийся пол и в подвал — еще один несчастный случай в семействе Маст. Запертый в ловушке воздух циркулировал низко и мрачно в открытом пространстве, пепел смешивался со снегом на обугленных обломках, в большинстве своем неузнаваемых, — исковерканные ряды кресел и длинные сломанные половицы.

Скотт заглянул глубже на дно в тридцати футах ниже, свежее, недавно перекопанное. Кто-то перебросил через проем в полу голубой пластмассовый трап, качавшийся на ветру, удерживаемый на месте шлакобетонными блоками. Знакомый голубой оттенок — голубая калька чертежей, голубое платье девочки как-то связаны, как случайные звуки на улице неожиданно напоминают песню.

В трейлере у него за спиной раздался громкий стук. Скотт резко оглянулся, надеясь кого-то увидеть, например Реда Фонтану, который вылезет и рявкнет, что это частная собственность, вход воспрещен. Но дверца оставалась закрытой. Он спустился, подошел к фургону, заглянул в окно, встав на цыпочки, дернул дверцу.

Внутри было темно, занавески опущены, из угла шел только зеленоватый свет компьютера и горел огонек телефона. Скотт не сразу разглядел фигуру на полу. Мужчина неподвижно лежал на спине, раскинувшись, прикрыв рукой глаза, запутавшись одной ногой в телефонном проводе. Когда на лицо упал дневной свет из открытой дверцы, он застонал, перевернулся, открыл щелки туманных страдальческих глаз.

— Оуэн!

— Ох, старик, — выдавил брат, — убери свет. Выключи, ради бога, пожалуйста…

— Что ты тут делаешь?

Оуэн опять протяжно застонал одними гласными. Скотт заметил, что ящики конторских шкафов выдвинуты, на полу валяются бумаги. Чертежи, подумал он, архитектурные планы, сразу вспомнив те, что отыскал в амбаре Колетты. Другие бумаги Оуэн сжимал в руке, как будто проводил здесь поверхностный обыск и выемку документов.

— Что ты делаешь? — повторил Скотт.

Оуэн издал тот же звук, как бы растянул свое имя, не доведя до конца, — о-о-о-у-у-у… — схватился за голову, скорчился, пытаясь отвернуться от света и холода с улицы. «Интересно, — подумал он, — где был ночью Генри?» Скотт разозлился сильнее, чем ожидал.

— Вставай, — велел он, наклонился, схватил брата. — Пошли отсюда. — Внимательней взглянул на чертежи — не дом и не «Бижу», оригинальные планы, кажется, 1950-х годов.

Оуэн опять загудел:

— О-о-о…

— Что?

Он начал сопротивляться, вырвал руку, глядя в пол, но проговорил уже вполне отчетливо:

— Кости.

— О чем это ты?

Больные красные глаза посмотрели на Скотта, как два отражения восходящего солнца в загрязненном химикатами воздухе.

— В кинотеатре еще есть… — Оуэн замолчал, вытер губы. — Те, до которых не докопались, когда убирали трупы.

Скотт отшвырнул в сторону кальки, с неожиданным потрясением догадавшись, что брат говорит или хочет сказать что-то важное, указывает на связь, которая может все изменить, если только ее ухватить. Подумал о единственной белой таблетке, заеденной снегом, о конденсированной белизне, услужливо распространяющейся в мозгу, словно пар, мешающий связно мыслить.

— Что там еще есть? Кости?

Оуэн кивнул, рыгнул, сглотнул, ослаб, по-прежнему стискивая бумаги, выкопанные в ящиках.

— Откуда ты знаешь?

Он покачал головой: