Одурманивание Маньчжурии. Алкоголь, опиум и культура в Северо-Восточном Китае - Норман Смит

«поддерживать юность и приятный облик». Подобные заявления были бы немыслимы еще при Мао (http://en.radio86.com/ (в настоящий момент ресурс недоступен)). Тосты на государственных мероприятиях, в том числе на церемонии образования КНР и на торжестве по случаю вступления КНР в ВТО, произносились именно с «Гуйчжоу Маотай» [Gerth 2010: 129]. Постоянные настойчивые отсылки к славе, качеству и объемам потребления этой «водки» такими заметными фигурами по столь важным случаям должны вселить в потребителей ощущение, что, распивая напиток, и они могут извлечь из него особую пользу. Подобные акции отражают схожие тенденции первой половины XX в., которые критиковал Цзяо Жуньмин и которые Карл Герт характеризует как неприкрытое связывание потребления с национализмом и наоборот. Описанные в настоящей главе мероприятия по продвижению алкоголя были призваны заставить потребителей выбирать ту версию, которую предлагали им рекламщики, черпавшие лучшее, по их мнению, из традиционных китайских и зарубежных веяний. Во времена Маньчжоу-го то, что подразумевалось под «лучшими веяниями», претерпевало изменения: если в начале 1930-е гг. реклама в первую очередь апеллировала к позитивным характеристикам Маньчжоу-го или Японии, то к 1940-м гг. большая часть объявлений не предполагала возникновения соответствующих ассоциаций, а предпочитала продвигать благонамеренное воздержание от потребления спиртного и предупреждать об угрозах, исходящих от врагов империи. Следуя духу своего времени, рекламщики старались связать рекламируемую продукцию с теми элементами, которые, с их точки зрения, должны были ассоциироваться у потребителей с ними самими или могли вдохновить их на покупку. Если представление о китайской нации было эффективным образом для рекламы товаров к югу от Великой Китайской стены, то в Маньчжоу-го, где государство как таковое не могло быть долговечным, столь же эффективную роль для продвижения продукции играла культура Китая.

Вопрос оформления прав собственности на компании – еще одна неожиданная точка соприкосновения промышленности нашего времени и промышленности первой половины XX в. Сегодня отдельные предприятия, например, производитель «Гуйчжоу Маотай», находятся в государственной собственности, напоминая своих предшественниц – пользующихся поддержкой властей монополий. В других предприятиях форма собственности – смешанная, с участием иностранных лиц. Второй крупнейший акционер бренда «Циндао» – японская компания «Asahi Breweries», которая в существовавшей ранее организационной форме контролировала большую часть рынка Маньчжоу-го (http://english.caijing.com.cn/ (дата обращения: 09.06.2022)). Подобное соучастие во владении компаниями иностранцев и государства не сопровождается в наши дни столь же явной негативной реакцией, сопровождавшей активность алкогольной промышленности в поздние годы Маньчжоу-го, когда критики осуждали алкоголь как дурман для народа и империалистическое орудие уничтожения Азии. И в период Маньчжоу-го, и сейчас реклама являлась и является серьезным делом в условиях конкуренции производителей, которые затрачивают значительное время, усилия и средства на привлечение потребителей и убеждение их в приписываемых продукции качествах и свойствах. Вне всяких сомнений, многие производители искренне верят собственной рекламе. Как по причине того, что собственниками бренда были японцы, так и вне зависимости от этого, все рекламные объявления такого рода в Маньчжоу-го отражали скорее продвижение капитализма или китайской культуры, чем японизацию, которая, как это было очевидно для рекламщиков, не привлекла бы к их товарам большую часть китайских потребителей, приученных с конца династии Цин воспринимать покупку местной продукции как способ противодействия зарубежному империализму. В 1940-е гг. реклама алкоголя постепенно сошла на нет. В Азии бушевала война, и любой шик, которым когда-то славилась Маньчжоу-го, уже давно канул в небытие. Деспотичность вооруженных сил Японии и пагубная социальная политика стали для рекламщиков поводами мыслить в связи с продвижением своих товаров еще более стратегически и учитывать, как потребители воспринимали саму сущность Китая, Японии и Маньчжоу-го. По иронии, последние годы «державы наркотиков» Маньчжоу-го были отмечены тенденцией к введению в отношении интоксикантов запретительных мер и повышенным вниманием к их социальной функции всего общества, в том числе китайских писателей, произведениям которых посвящена следующая глава.

Глава 5

О потреблении интоксикантов в литературе

Бесчисленное множество лучей света виднеется вблизи и вдали. Отличаясь друг от друга силой своего блеска, все они, представая перед моим взором в виде маленьких тонких рапир, затеяли священное сражение, сопротивляясь ночной мгле.

Сань Лан. Фитиль свечи (1933 г.)

[San 1989: 18][162]

Так описывает в одном из своих ранних произведений звездное небо над Харбином выступавший под псевдонимом Сань Лан Сяо Цзюнь (1907–1988 гг.). Воинственность, которой писатель наделяет лучи света, может быть свидетельством работы в условиях режима все более обостренного надзора и цензуры, который постепенно стал особенностью литературного процесса в Маньчжоу-го по мере возобладания в местных газетах и журналах стилистики социального реализма. С момента образования в 1932 г. Маньчжоу-го чиновники предпринимали попытки диктовать деятелям культуры условия их творчества, распространяя предписания, направленные на ликвидацию инакомыслия и поощрение лояльности государству. Творившие под пристальным вниманием официальных лиц литераторы все больше осуждали рекреационное потребление интоксикантов, вторя антиопиумным, а с течением времени и антиалкогольным кампаниям того периода. В равной мере внимание на страницах их произведений уделялось и недостаткам в работе властей[163]. Так, Чжоу Цзожэнь – ведущий литератор Китая в период японской оккупации[164] – отмечал, что «общественная подоплека находит свое отражение в литературе. В то же время под влиянием литературы этот исторический фон может постепенно меняться. Именно поэтому мы должны относиться к литературе с уважением» [Ke 1943: 84–85]. Веру Чжоу в способность литераторов вызывать перемены в обществе разделяли и молодые авторы Маньчжоу-го (в том числе Сяо Цзюнь), которые осуждали в своих работах потребление интоксикантов. В настоящей главе представлен обзор художественной литературы, публиковавшейся в Маньчжоу-го и описывавшей потребление алкоголя и опиума. На следующих страницах мы проследим попытки писателей пробудить массовое сознание в отношении скрывавшейся за интоксикантами опасности.

Вскоре после образования Маньчжоу-го местные чиновники ввели рекомендации касательно создания произведений искусства и литературы с целью сглаживания недовольства действиями правительства и его связями с Японией, а также для стимулирования развития «независимой» культуры Маньчжоу-го. Прасенджит Дуара рассказывает о литературных процессах первых лет Маньчжоу-го. Исследователь отмечает, что в начале 1930-х гг.

такие писатели, как феминистка Сяо Хун и ее партнер Сяо Цзюнь, воспитанные на произведениях Горького, Гоголя и других европейских авторов, создали традиции радикальной литературы, которая продолжила свое существование даже после их отъезда из региона в 1934 г. [Duara 2003: 145].

Эта созданная ими «традиция радикальной литературы» проливала свет на современные социальные проблемы, включавшие в себя рекреационное потребление алкоголя и опиума. Получившая широкую огласку антиопиумная позиция властей Маньчжоу-го стимулировала литераторов на порицание потребления наркотиков даже с риском нарушения законов о печати, которые не разрешали критиковать государство