Пловец - Йоаким Зандер

Я слышу крики «ура». Толпа ликует. Они отмечают иллюзию победы, бликующую голограмму, наспех сфабрикованную ложь. Нелепо, унизительно верить в то, что это может быть правдой. Но людям хочется верить в иллюзии. После стольких месяцев напряжения они хотят расслабиться, хотят радоваться жизни. Скоро они вернутся в горы. И там с ними расправятся. Их джипы будут подорваны и разлетятся на тысячи кусочков. Их останки разметает в радиусе нескольких километров. Но откуда им это знать? Откуда им знать, что их страна стала имперским кладбищем?

Я присаживаюсь на корточки. Опираюсь спиной на ржавую металлическую стену и отпиваю глоток «Короны». Я снова начал пить.

Пятнадцать лет назад я сидел вместе со студентами-талибами в горах неподалеку отсюда. Пятнадцать лет назад я вооружал их, давал им спутниковые снимки, рассказывал, как вести партизанскую войну, обещал поддержку США. Пятнадцать лет назад. Как быстро прошло время. Восемнадцать лет назад я обещал поддержку мужчине на пароме в холодном Стокгольме. Наверное, вам интересно, откуда нам известно, что у них есть оружие массового уничтожения. Все очень просто. Мы сами им его предоставили. А теперь пожинаем то, что посеяли. Камни, кровь, ложь за ложью. Мы сеем хаос и пожинаем статус-кво.

Он подходит ко мне. Белый шрам светится в вечернем солнце. Он бледен. Седые волосы коротко подстрижены вокруг лысины. Как и я, он одет в камуфляжную форму без знаков отличия. Шпион на войне. Он отпивает пива и рыгает в кулак. Вид у него довольный. Он в своей среде. На войне он как рыба в воде.

– Какая крутая хрень! – говорит он, потягиваясь. На губах улыбка.

Я молчу.

– Буш на этом корабле? Что за чушь!

Он швыряет бутылку в мусорный контейнер в десяти метрах. Она делает дугу и шлепается точно в контейнер, позвякивая, но не разбиваясь. Я киваю в знак согласия. Мы молчим пару минут, потом он поворачивается к двери.

– Будешь еще пиво? – спрашивает он через плечо.

Я качаю головой.

– Ничего не получится, – говорю я.

Он замирает, оборачивается. Вопросительно приподнимает бровь, изображая наигранное удивление, и спрашивает:

– Что не получится?

Я, жмурясь, смотрю на солнце, бликующее на окнах пыльных джипов.

– Ты знаешь, о чем я. Допросы. Методы, которые вы используете. Ничего не выйдет.

Он идет ко мне. Уголок рта приподнят в кривой улыбке.

– Эти методы слишком жестокие. Не дают результата. Они готовы сознаться в чем угодно, лишь бы избежать пыток. На эти показания нельзя полагаться.

– Чушь, – говорит он, глядя мне прямо в глаза. – Чушь. Не лезь ко мне с этой херней. Ты сам видел, что допросы дают результат. С тех пор, как мы начали применять пытки, эффективность увеличилась в четыре раза. Мы знаем, кто их лидеры. Знаем, где склады с оружием. Знаем, что они планируют.

Сделав шаг назад, он смотрит на меня изучающе:

– Что с тобой? Теряешь хватку, старина?

– Хватку? Все, что я сказал, это что методы слишком жестокие, бесчеловечные. И что это приводит к недостоверной информации. Это все. На признания, полученные под пытками, нельзя полагаться. Все исследования подтверждают это.

– Исследования, – выплевывает он. – Что еще за чертовы исследования? Ты что, защитил диссертацию по допросам? Тут идет война, черт возьми. Если ты еще не заметил. И что бы ни говорил по ящику президент, здесь идет настоящая война. Война, ты понял? Или ты убьешь, или тебя убьют. И если ты трусишь, то тебе лучше сразу сесть на самолет, и уже завтра ты будешь обсуждать передовицу «Нью-Йорк Таймс» у кулера в Лэнгли. А здесь другая реальность. Мы знаем, какие методы работают, а какие нет. Вот и все.

– Но они же не работают!

Я не хочу повышать голос, но эти глаза рептилии, эта кровожадность выводят меня из себя. Я больше не могу это выносить. Аккумуляторы, электроды… После Курдистана все изменилось.

Коллега молчит. И смотрит на меня. Я не останавливаюсь. Пинаю песок. Смотрю на него с вызовом. Наши взгляды встретились. Издалека доносится звук телевизора и крики толпы. Пахнет жареным мясом и сухой травой. Он первый отводит взгляд.

– Тебе пора домой, – говорит он. – Твое время в поле прошло. Ты больше не в состоянии принимать трудные решения, и ты это знаешь. Пора паковать чемоданы.

Я молча смотрю на него.

– Ты понимаешь или?..

Он делает шаг ближе. Он совсем рядом. От него разит пивом, пылью и табаком.

– Ты всегда был трусом, – шипит он. – Я понял это еще в Ираке. Что ты трусливая девчонка. И горе тебе, если ты не улетишь следующим самолетом из Кабула домой. Я об этом позабочусь.

Он плюет в песок и идет обратно к толпе не оборачиваясь.

Неужели все кончено?

Габриэлла вышла из такси у ресторана «Альберт энд Джек’с Бейкери энд Дели» в Шеппсбрун, находящегося в соседнем здании с адвокатской конторой «Линдблад и Виман». На середине крыльца Габриэлла передумала обедать. На часах было три часа дня, но аппетита у нее не было. От тревоги она не могла есть.

«Махмуд… – думала она, – что происходит?»

Бронзелиус попросил позвонить ему, если Махмуд выйдет на связь. Что это поможет все прояснить. Он сказал, что служба разведки уверена в том, что все это недоразумение. И что Махмуд должен явиться в полицию и все объяснить. А может, и полиция не понадобится. Главное – во всем разобраться. Габриэлла вздохнула.

Она не знала, кому верить. С одной стороны, приятно, что СЭПО думает, что Махмуд невиновен. Мокрый декабрьский снег падал ей на голову, пока она шла ко входу в адвокатскую контору. Темные тучи висели над Юргорденом. Декабрь выдался холодный.

Со вздохом Габриэлла села за компьютер и начала отвечать на письма, которые не успела просмотреть на своем «Блэкберри» в такси по дороге из суда. Но она не могла сосредоточиться на работе. Откинувшись на спинку стула, девушка посмотрела на улицу. Высокое окно выходило на красные фасады зданий семнадцатого века на другой стороне переулка Феркен.

Она достала мобильный и попробовала позвонить Махмуду. Это была не первая попытка. Раз десять она пыталась дозвониться, но безуспешно. Она позвонила и Кларе, но и ее телефон был отключен.

Черт. Что происходит?

– Почему я должен был вместо ланча, который у меня и так редко бывает, говорить по телефону с кофтой из СЭПО?

Габриэлла вздрогнула и подняла глаза на начальника. Ханс Виман стоял в дверях. Взгляд его умных серых глаз, хорошо знакомых ей по многочисленным пресс-конференциям и утренним программам на телевидении, был прикован к Габриэлле.

Кофтами Ханс называл всех, кто принадлежал профессиям, где ношение костюма необязательно.