Конклав ночи. Охотник - Александр Сивинских

* * *

Я высадил Эмина возле фермы, а сам поехал к Чепиловым. Надо было хорошенько отдохнуть. Может быть, даже вздремнуть перед ночным бдением возле коровьего стада.

Артемьич стоял у приоткрытого окна и курил с необыкновенно строгим видом – словно церемонию государственного значения исполнял. Однако, увидев меня, мгновенно оживился, поплевал на окурок и замахал рукой: заходи! Я оставил машину у ворот и вошел в избу. Тетки Татьяны дома не оказалось. Рассказывая в лицах, как жена допытывалась, что я за человек, Артемьич принял у меня опята, налил кружку мутноватого кваса с ароматом хрена, показал, где сортир, дождался возвращения оттуда, проводил в мою комнату, а потом вдруг прервался на середине фразы и спросил:

– Ну, чего нарыл, ветеринар?

– Да так, – уклончиво сказал я. – Пока ясно, что ни черта не ясно.

– А ты поспрашивай знающих людей. Может, повезет интересное услышать.

– Знающий – это, видимо, ты?

– Так и есь!

– Ладно. Обязательно воспользуюсь советом. Но сперва прилягу, вздремну. Что-то меня разморило.

– Конечно, ложись. – Он убрал с подушки накидку, украшенную вышитыми георгинами. – Только разденься, а то Танюха осердится.

Я сбросил одежду, стянул носки и в одних трусах бухнулся на кровать.

– Удобно? – заботливо поинтересовался Артемьич.

– Красота!

– Ну тогда я пойду. Когда разбудить-то?

Я взглянул на часы. Было чуть больше пяти пополудни.

– В восемь вечера.

– Хорошо. Как раз ужин поспеет. Баньку истопить?

Я задумался. Если бы не предстоящая поездка на летний выпас, банька оказалась бы очень кстати. Однако ночью желательно быть не распаренным и умиротворенным, а собранным и злым.

– Не надо. На вечер у меня другие планы.

– Как знаешь.

Артемьич вышел из комнаты, а я закрыл глаза и задумался. Новые факты кое-что меняли в ситуации, и не сказать чтоб эти изменения очень мне нравились.

Еще недавно падеж коров и гибель скакуна можно было объяснить действиями высшего против Байрактаров и господина Коремина. Озоровал какой-то патриарх, чтоб довести министра до инфаркта, обычное дело. Но после обнаружения чудовищного младенца все несколько запуталось.

Теперь следовало принимать во внимание не только продвинутого кровососа, но и мамочку упыренка. Странную, между прочим, мамочку. Можно даже сказать – загадочную. Во-первых, не сидит днем возле чада. (А где сидит?) Во-вторых, откуда взялась, кем заражена? В-третьих, чем питается? Причем настолько ловко прячет следы своих трапез, что местные о ее жертвах не знают. А ведь в шкуре упыря, судя по изменениям во внешности ребенка, мамочка пребывает около месяца. Голодать столько времени она не могла.

Сам собой напрашивается вывод, что она-то и нападала на фермерский скот. И сроки подходят, и расположение логова поблизости от выпаса. Да вот беда, я абсолютно уверен, что низшего, едва сформировавшегося вурдалака коровы учуяли бы метров за сто. Музгарко пастухов – тем более.

Что же получается? А получается, что какие-то добрые дяденьки дарят мне простое, но удобное решение. Грохнуть упыриху, отрапортовать куратору об успехах, получить премию и успокоиться. И бабу эту бедную, бомжиху какую-нибудь, заразили нарочно, загодя, чтоб спихнуть на нее все грехи.

Возможно, я проглотил бы эту подачку не моргнув глазом. В конце концов, министр Коремин мне не друг и не родственник, чтобы рвать жопу за его интерес. Возможно, так и было бы. Однако эти мерзавцы допустили огромную ошибку. Заразили женщину с грудным ребенком. С младенцем, которого мне пришлось убить. Этого я им не прощу.

– Артемьич! – позвал я. – Артемьич, можно тебя на минутку?

Он появился так быстро, будто под дверью ждал. Сел на табурет, широко расставив ноги и упершись в колени руками. На физиономии у него отразился живейший интерес и жгучее желание общаться.

– Слушай, у вас здесь в последнее время люди не пропадали?

– Ну как сказать… Нормальные люди нет, а вот побирушка одна потерялась.

– Что за побирушка?

– Да кто ж ее знает. Не то цыганка, не то таджичка. Вся в платках, в юбках, а под юбками – штаны. С ребеночком. По-русски плохо говорила. Откуда взялась, неизвестно. Бабы болтали, что ее ночью на машине привезли и вышвырнули. Так ли, нет ли, этого я не скажу. А бабы и не то сочинят. Днями-то сидела у почты, попрошайничала. Спала в избушке тут в одной. Там давно никто не живет, и наследников нету, чтоб выгнать. Сначала боялись, что воровать начнет. Следили сколько-то дней. Нет, не воровала. Сидит целыми днями на земле, как кочка. То ребенку титьку дает, то ладошку тянет. Участковый хотел ее в район увезти, но она ему денег сунула, он и отступился. Бабы, правда, говорят, что не только денег. А я думаю – врут. Участковый бы ею побрезговал. Ну вот, недели три ошивалась, а потом исчезла. С концами. Ради порядка малость поискали в лесу да на реке, но быстро бросили. Как говорится, нет человека, нет проблемы. А ты что, думаешь, она как-то связана с коровьими болезнями? Привезла под своими юбками какую-нибудь неведомую холеру?

– Все может быть.

– Не, навряд ли, – убежденно сказал Артемьич. – Если так, то первым делом захворала бы скотина в деревне, а не у фермеров. Тогда еще я пас стадо. Так вот, могу сказать, что цыганки этой на выпасе и близко не было.

– А что там было, Артемьич? – спросил я ласково. – Ты же знаешь. Скажи.

Он прищурился.

– Я-то могу сказать. Да ведь ты поверить не сможешь.

– Смогу, Артемьич. Хоть в порчу, которую ты наслал, хоть в гадюк, которые молоко воруют.

– Про порчу и гадюк тебе Лешка с Петькой наплели? – Артемьич усмехнулся. – Они бы еще рассказали про черемисского колдуна, который меня в молодости вылечил, а сейчас не может умереть, пока свою силу мне не передаст. Брехня это, Родя. Если б я решил отомстить Джамалке, то уж точно не стал бы коров морить. Да и кореминского жеребца не стал бы. Скотина бессловесная в людской дурости не виновата. Что до змей, которые молоко сосут… Это и правда случается иногда. Сам видывал. Но тут другое. – Он помолчал. – Человек это сделал, Родя. Шибко нехороший человек. И коров он не травил, нет. И не доил. Он из них кровь выпускал.

– Кто? – напрягся я. – Ты его знаешь?

– Точно не уверен, а наговаривать не хочу.

– Да не тяни ты.

Артемьич вздохнул и тихо сказал:

– Тагирка Байрактар.

– Фермер? – Я, честно признаться, оторопел. Как подброшенный, сел на кровати, запустил пальцы в волосы и с силой поскреб голову. – Ни хрена себе заявочка! А зачем?

– Откуда мне знать. Может, у них на Кавказе так принято. Вон, скажем, татаро-монголы в походах пили кровь своих лошадей. Исторический факт. Хотя, конечно, ты сейчас скажешь, что Тагирка не татарин, а азербайджанец.