Футбол сквозь годы - Николай Старостин

Беседы наши, как правило, происходили по утрам: с 7 до 8 часов с ним можно было обсуждать что-то на трезвую голову. Потом он приказывал обслуге: «Принесите!» Все уже знали, о чем речь. Ему подносили 150 граммов водки и три куска арбуза. Это было его любимое лакомство. За два месяца, что я с ним провел, я ни разу не видел, чтобы он плотно ел. С похмелья он лишь залпом опорожнял стакан и закусывал арбузом. Затем из спальни переходили в столовую. Там и оставалось полчаса для обмена разного рода соображениями. Чаще всего спортивными, но которые – хочешь не хочешь – всегда задевали текущие общественно-политические события. Мой «покровитель», как я вскоре убедился, очень слабо представлял себе проблемы и заботы обычных людей. Характер у него был вспыльчивый и гордый. Возражений он не терпел, решения принимал быстро, не тратя времени на необходимые часто размышления. И в этом отличался от отца, который, судя по кинофильмам, расхаживал по кабинету, покуривал трубку и медленно, обдумывая каждое слово, изрекал «гениальные» мысли.

Я хорошо запомнил наш первый совместный приезд на дачу в Барвиху. Громадная столовая – метров сто, большой дубовый стол. У стола – овчарка неправдоподобных размеров. Потом Василий рассказал, что это собака Геринга, присланная в подарок Иосифу Виссарионовичу, но отец «передарил» ее сыну. Когда я вошел, она грозно зарычала, ее свирепый вид не оставлял сомнений, что она запросто может разорвать цепочку, которой была привязана к ножке стола, и вцепиться клыками в любого, кто приблизится к ее новому хозяину. Услышав команду: «Бен, это свой», она презрительно отвернулась от меня и уселась на стул рядом с Василием, никого по-прежнему к нему не подпуская. Василию это очень нравилось…

Наш разговор за обедом начинался с одного и того же вопроса:

– Николай Петрович, вы знаете, кто самый молодой генерал в мире?

Я понимал, куда он клонит.

– Наверное, вы.

– Правильно. Я получил звание генерала в 18 лет. А вы знаете, кто получил генерала в 19 лет? – И сам же отвечал: – Испанец Франко.

Несмотря на бесконечные повторы, такая викторина, видимо, доставляла ему удовольствие. Сказывалось тщеславие и обостренное самолюбие. Думаю, благодаря этим качествам он мог бы стать неплохим спортсменом. Спорт он действительно любил и посвящал ему все свободное время. Хорошо водил мотоцикл, прекрасно скакал верхом.

Из рассказов адъютантов и других из его окружения я знал, что он очень смело и дерзко летал на истребителе. В этом отношении он был далеко не неженка, хотя выглядел довольно тщедушным. Если и весил килограммов шестьдесят, то дай-то бог…

Помню, как повариха на даче буквально преследовала меня требованиями повлиять на «Васеньку», чтобы он получше поел. Я же больше старался использовать свое красноречие «в пользу» просьбы Светланы Аллилуевой, которая просила меня помочь ей – и сама всеми силами пыталась – отлучить брата от выпивок.

Но алкоголь, видимо, уже проник в его кровь и заставлял пить каждый день, даже в одиночестве. Он нуждался не в агитации, а в лечении.

В основном вокруг него крутились люди, которые устраивали свои личные дела: «пробивали» себе квартиру, звания, служебное повышение. Я не припомню, чтобы он при мне занимался служебными делами. Молва о нем была такая, что если попадешь к нему на прием, то он обязательно поможет.

Разномастные чиновники не давали ему прохода. Он наивно выполнял бесчисленное количество просьб оборотистых людей, которые его использовали. Все вопросы решались обычно с помощью одного и того же приема: адъютант поставленным голосом сообщал в телефонную трубку: «Сейчас с вами будет говорить генерал Сталин!» Пока на другом конце провода приходили в себя от произнесенной фамилии, вопрос был практически исчерпан.

К тому времени я уже разобрался, что Василию нравилась роль вершителя чужих судеб, он пытался в этом подражать отцу.

Вращаясь в пределах высшего партийного круга, с высот которого кажется, что в жизни все просто, не приученный даже к минимальным умственным усилиям, он не был расположен к серьезной государственной деятельности; заниматься какой-либо научной работой тоже был не в состоянии. Он не давал себе труда поработать дома даже с теми служебными документами, которые не успевал просмотреть в штабе, и возвращался к ним лишь после того, как выходил из очередного запоя.

Мое постоянное присутствие в особняке непрерывно напоминало Василию о необходимости решать мой вопрос. Тем более что сама ситуация – проживание бывшего политзаключенного без всяких документов (паспорт был переслан в Майкоп) у члена семьи руководителя партии и государства – становилась двусмысленной и давала Берии прекрасный шанс для компрометации сына в глазах отца. Реального выхода для себя я не видел, нервы были напряжены до предела. Может быть, поэтому допустил ошибку: решил, несмотря на риск, снова повидать семью. Дождавшись, когда Василий, уже основательно набравшись, уснул, я незаметно через окно выбрался в сад, перелез через ограду и оказался на Гоголевском бульваре. Оглянулся – никого. Свернул к Никитским воротам и пошел на Спиридоновку. Воодушевленный тем, что так удачно обманул бериевских агентов, забыв об элементарной осторожности, остался ночевать дома. Помню, подумал: надоело прятаться, тоже мне событие – Старостин спит в своей постели.

Ровно в 6 часов утра раздался звонок в дверь, и два знакомых мне полковника вошли уже без всяких церемоний.

– Одевайтесь. Мы за вами. Почему вы не уехали, хотя давали подписку?..

– Не уехал потому, что мне не разрешил командующий.

– У нас есть указание отправить вас в Майкоп немедленно.

Я в очередной раз собрал чемоданчик, положил туда плащ, рубашки. И в сопровождении «почетного конвоя» прибыл на Курский вокзал. Буквально через несколько минут мне принесли билет и сказали:

– Следуйте до Краснодара. Там явитесь в городское управление НКВД и получите направление в Майкоп и свой паспорт.

Потом один из полковников вышел в соседнюю комнату, и я услышал, как он докладывал кому-то по телефону:

– Товарищ генерал, Старостин на вокзал доставлен. Отправляем его в Краснодар ближайшим поездом. Нет, не сопротивляется, ведет себя спокойно…

Шел по перрону, а на душе от досады на себя кошки скребли. И тут из пришедшей дачной электрички буквально выскакивает навстречу Николай Баранов, бывший спартаковский легкоатлет. Тот самый Баранов, который первым в Советском Союзе пробежал 800 метров быстрее 2 минут и, кстати, был моим дублером и в футболе, и в хоккее в составе «Красной Пресни». Увидев меня в сопровождении охраны, изумленно спросил:

– Вы куда, Николай Петрович? Я говорю:

– Николай, зайди, пожалуйста, к моей жене и скажи, что я вот этим поездом поехал в Краснодар.

Сижу в купе. Напротив еще трое. Вычисляю: который из них приставлен за мной следить? Во время стоянки в Орле вдруг вижу в проходе вагона знакомую фигуру начальника контрразведки Василия Сталина, которого встречал в особняке на Гоголевском бульваре. С ним стоит мой верный Санчо Панса – Василий Куров и подает чуть заметные знаки: мол, идите сюда. Когда я вышел в тамбур, начальник контрразведки сказал: