Футбол сквозь годы - Николай Старостин

– Это видно, – под общий добродушный смех заметил Сталин, – но меня это не смущает. На поле-то все равно без погон выходят. Да и потом, в нашей семье решение принимается один раз.

В тот момент, так же незаметно, как и исчез, появился Степанян и вернул мне паспорт. Открываю – и не верю глазам: прописан в Москве постоянно по своему старому адресу – Спиридоньевский переулок, 15, квартира 13.

Чем ближе подходил я к Спиридоновке, тем отчетливее понимал, чего мне больше всего не хватало все эти годы – ощущения, что тебя ждут. И когда я, переступив порог квартиры, увидел плачущую жену и девочек, я понял, как мало, в сущности, нужно человеку для счастья.

После моего ареста семье оставили только восьмиметровую комнату. Две другие отдали управляющему делами Министерства пищевой промышленности. Но именно те первые часы, проведенные в крохотной восьмиметровой комнатке, до сих пор считаю самыми счастливыми в моей жизни.

На следующий день меня вызвали в штаб ВВС Московского округа, где «правил бал» Василий Сталин. Слово «командующий» не сходило здесь с языка. Бесчисленное количество офицеров непрерывно сновали по кабинету. «Командующий приказал», «командующий требует», «командующий ждет»… Вся штабная суета после Комсомольска-на-Амуре казалась мне игрой в оловянные солдатики.

Впрочем, меня это мало трогало. Главное – вскоре я должен был получить возможность вновь окунуться в любимую атмосферу футбольной жизни.

Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Через несколько дней ко мне явились два полковника из хорошо знакомого ведомства. Уже имея опыт, я сразу определил: судя по чину «гостей», здесь не обошлось без санкции высшего руководства.

– Гражданин Старостин, ваша прописка в Москве аннулирована. Вы прекрасно знаете, что она незаконна. Вам надлежит в 24 часа покинуть столицу. Сообщите, куда вы направитесь.

– Почему я должен решить это прямо сейчас?

– Потому что мы сегодня пошлем туда ваш паспорт.

Хитрая уловка! Без паспорта, да еще в моем положении, я оказывался легкоуязвимой мишенью.

Подумав, назвал Майкоп. В Комсомольске у меня в команде играл майкоповец Иван Угроватов. Он часто говорил мне: «Майкоп хороший город, если что, приезжайте туда. Там можно устроиться с вашей 58-й».

Итак, в моем распоряжении были сутки. Не теряя времени, я отправился в штаб ВВС МВО и доложил о случившемся командующему.

– Как они посмели без моего ведома давать указания моему работнику! Вы останетесь в Москве!

– Василий Иосифович, я дал подписку, что покину город в 24 часа. Это уже вторая моя подписка, первую я дал в Комсомольске о том, что не имею права находиться в столице. Меня просто арестуют…

Василий задумался.

– Будете жить вместе со мной у меня дома. Там вас никто не тронет.

Это был выход. Не знаю, насколько велико было истинное влияние Берии на Сталина, но думаю, что неприкасаемость «высочайшей» фамилии служила надежной охранной грамотой. Понимал я и другое: Василий Сталин решил бороться за меня не потому, что считал, будто невинно отсидевший действительно имеет право вернуться домой. Я был ему нужен как тренер. Но сейчас и это отошло для него на задний план. Суть заключалась в том, что он ни в чем не хотел уступать своему заклятому врагу – Берии, которого люто ненавидел, постоянно ругал его последними словами, совершенно не заботясь о том, кто был в тот момент рядом. Я несколько раз пытался остеречь его, говоря: «Василий Иосифович, ведь все, что вы произносите, докладывают немедленно Берии». – «Вот и хорошо, пусть послушает о себе правду и знает, что я о нем думаю», – отвечал он.

Так я оказался между молотом и наковальней, в центре схватки между сыном вождя и его первым подручным. Добром это кончиться не могло.

Переехав в правительственный особняк на Гоголевском бульваре, я не сразу осознал свое трагикомическое положение – персоны, приближенной к отпрыску тирана. Оно заключалось в том, что мы были обречены на «неразлучность». Вместе ездили в штаб, на тренировки, на дачу. Даже спали на одной широченной кровати. Причем засыпал Василий Иосифович, непременно положив под подушку пистолет. Только когда он уезжал в Кремль, я оставался в окружении адъютантов. Им было приказано: «Старостина никуда одного не отпускать!» Несколько раз мне все-таки удавалось усыпить бдительность охраны и незамеченным выйти из дома. Но я сразу обращал внимание на двух субъектов, сидящих в сквере напротив, вид которых не оставлял сомнений в том, что и Берия по-прежнему интересуется моей особой. Приходилось возвращаться в «крепость».

Не могу сказать, что подобное существование было мне по душе. Но я получил, благодаря стечению обстоятельств, редкую возможность наблюдать жизнь сына вождя.

Сейчас не модно хорошо отзываться о тех, кто тогда олицетворял собой власть. Но некоторые детали поведения Сталина-младшего не могли не вызвать у меня симпатию. Если вначале он представлял для меня загадку, казался обычным, примитивным «сынком», то позже я стал оценивать его не столь однозначно.

В его особняке было очень много фотографий матери. Судя по ним, она была красивой женщиной. Василий гордился ею. Сам он был похож на отца: рыжеватый, с бледным лицом, на котором слегка просматривались веснушки. Мать же его была брюнеткой.

Василий никогда, даже будучи в заметном подпитии, не заикался о гибели матери. Но однажды по его реплике около фотопортрета «Эх, отец, отец…» я понял, что ему все известно о ее самоубийстве. Да и вряд ли что-то можно было от него скрыть, ведь к моменту трагедии ему исполнилось 10 лет. Он с удовольствием вспоминал то время, когда его и Светлану воспитывала их тетка, старшая сестра матери. Она была замужем за Станиславом Францевичем Реденсом, который в 30-х годах занимал пост заместителя председателя НКВД, был большой любитель спорта, и особенно футбола, часто приходил на матчи сборной Москвы. После окончания очередной игры Станислав Францевич любил заглянуть в раздевалку, мы с ним подолгу обсуждали футбольные проблемы. Меня всегда поражали его умение слушать собеседника и тактичность, с которой он ненавязчиво высказывал свое мнение. Разве можно было представить, какая страшная судьба вскоре ждет этого обаятельного, по-настоящему интеллигентного человека? Сейчас известно, что по приказу Сталина он был расстрелян во второй половине 30-х годов, а его жена отправлена в лагерь как «член семьи изменника Родины».

Я тогда ничего этого не знал, Василий тоже ничего не говорил, только ругал Берию, ставя ему в вину участь своих родственников.

Об отце, в течение моего пребывания у него, он не сказал ни слова. Ни восторженного, ни критического. Это само по себе уже было удивительно. Ведь тогда вся страна вставала и ложилась спать с молитвами во славу «великого Сталина».

Признаться, и я был не самый подходящий собеседник для разговоров на темы, отвлеченные от спорта и футбола, – только что освободившийся политзаключенный. Да и время и место общения не располагали к откровенности.