Бой бес правил - Антон Мякшин

— Кого?!

— Григория Распутина! Того самого! Которого царь жаловал дворяндтвом и присвоил титул защитника Отечества и Престола!

— Его же уби… Ой, мама!

— Кого убили? — вытаращились на меня Петька, Анка и политрук. — Генерала или царя?

— И того и другого… — промямлил я. — Так было, кажется… Что же это происходит? Где я? Что это? На самом деле параллельный мир? Альтернативная действительность? А вы… то есть мы? Мы… какого, извините, цвета?

Мой взгляд скользнул по желтому банту на кожанке Огонькова-Фурманова, по желтой косынке Анки-пу-леметчицы, по желтой звезде на шлеме Петьки.

— Желтые… — выдавил я.

— Ну да, ну да! — тряс меня за рукав Петька. — Желтая армия! Великая Августовская революция! Наш вождь матерый человечище Троцкий!

— А… Ленин?..

— Ленин? Какой Ленин?

— Если вы имеете в виду товарища Ульянова, — сказал Огоньков-Фурманов, —так он оказался жидкого замесу и, не оправдав доверия товарищей, укатил во Францию, теоретик тонконогий. Хотя поначалу подавал большие надежды. Да-с, в наше бурное время такой поворот совсем не исключен. Не-эт, наш вождь Давидыч не таков!

— Василий Иваныч, — застонал Петька. — Василий Иваныч, дорогой, приходи скорее в себя! Не время комедию ломать!

— Желтая армия… — повторил я, хотя больше всего мне хотелось попросить: «Позовите, пожалуйста, санитаров…»

— Да! — громыхнула Анка. — Как в нашей боевой песне поется: «И от тайги до британских море-эй Желтая армия всех сильней! Так пусть же Желта-ая! Сжимает яростна-а!..»

— Да чего с ним разговаривать! — закричал, замахал руками Огоньков-Фурманов. — Все, пропали мы! Кончился наш комдив! Нет больше легендарного Чапая! Свихнулся Чапай!

— Неправда! — надрывно запротестовал Петька. — Василий Иваныч, родненький, скажите, что вы шутите! Скажите, что вы сейчас встанете, гикнете, шашкой своей свистнете по воздуху и всех нас спасете!

Я помотал головой. Так, хватит. Как бы там ни было, а жить я еще хочу. Выпутываться надо. Плевать на эту дикую путаницу с цветами и ожившими историческими личностями! Плевать!

— Где ваши синие?! — закричал я, кидаясь к окну. — Сейчас я их… Я из них шницель сделаю, честное желтое слово!

— Василий Иваныч вернулся! — в один голос завопили трое подопечных.

Ну, насчет шницеля я, положим, несколько погорячился. Это я понял, как только выглянул в окно — оттуда прекрасно просматривалась станция Гром. Несколько домишек, опустелых, покинутых; низкий перрон, крытое железом одноэтажное здание вокзала, железнодорожное полотно, убегающее в чистое поле, откуда надвигался на нас чудовищным полукругом вражеский батальон. Громадное желтое солнце сияло на синих мундирах, на синих — очень похожих на банные тазики — касках, на широких, угрожающе покачивающихся штыках.

Адовы глубины… Сколько же врагов?.. Не одна сотня… А нас всего четверо. Какой же я был дурак, когда отсылал эскадроны прогуляться в разведку…

Но хныкать нечего… Надо действовать!

— Анка! — распорядился я. — Бегом к пулемету! Разверни его и вдарь по гадам! Им в чистом поле как раз укрыться негде.

— Как же она побежит? — угрюмо заметил Огоньков-Фурманов. — Враг слишком близко. Не успеет она добежать. Они ее тут же и пристрелят как курицу. И правда… Эх, недостает мне все-таки армейской подготовки. Надо бы, вернувшись в контору, двинуть идейку насчет обязательной военной кафедры для оперативных сотрудников. Если я, конечно, когда-нибудь вернусь в контору!

— Не учи ученого! — огрызнулся я. — Сам знаю.

Я рассуждаю вслух, перебираю варианты. Так что попрошу не прерывать глупыми замечаниями… Итак, осмыслив ситуацию, я предлагаю единственно верный выход. Валить надо! То есть проводить стратегически обусловленное отступление. — Некуда бежать, — вздохнул Петька. — Впереди, справа и слева — неприятель. С винтарями. А у нас коней нет. Перестреляют нас.

— А сзади? Сейчас через крышу вылезем и под прикрытием дома тихонько улизнем…

— Сразу за домом — обрыв и речка, — встряла Анка. — Даже не речка, а река — широ-окая, глыбо-окая. С подводными течениями и водоворотами. Пусть уж меня лучше пристрелят, чем я в ту реку полезу. Хоть и плаваю хорошо…

— Река — это хорошо, — живо ухватился я. — Подумаешь, водовороты… Все плавать умеют?

— Все… — вразнобой ответили мне.

— И прекрасно. Речка так речка. Переплывем ее, а белые… то бишь синие, останутся с носом. Полезли по дымоходу на крышу! Кстати, просто в целях расширения кругозора, как эта самая речка называется?

— Урал.

— Э нет… — подавив мгновенно пробравшую меня дрожь, перестроился я. — Вариант с отступлением отметаем как позорный. Чапаев я или не Чапаев?

— Чапа-а-ев, — унылым хором ответила мне троица.

А синие вошли уже на станцию. Двигались они медленно. А куда им, собственно, спешить? Сопротивления они не встретили… Прут себе и прут, опустив штыки, держа указательные пальцы на винтовочных спусковых крючках, настороженно озираются. Я перевел взгляд на Анку, потом посмотрел на Огонькова-Фурманова, потом взглянул на Петьку. Они верили в меня, ждали, что легендарный комдив наконец воспрянет и с блеском выведет их из смертельно опасной ситуации. А я?

Да что я? Я все-таки бес, хоть и Чапаев Василий Иванович! То есть пусть снаружи как самый человеческий человек, но разум-то у меня сохранился, хвала Владыке, бесовской! Не знаю, как бы действовал настоящий Чапаев, а у меня в запасе вагон и маленькая тележка заклинаний.

Гибельная отвага хлынула мне в душу.

— Смотрите! — расправив по-орлиному плечи, сказал я. — И учитесь!

Прежде чем мне успели возразить, я выпрыгнул в окошко — прямо, можно сказать, на штыки к подходящим неподходяще-превосходящим силам противника.

Синие остановились.

— Чапаев! Чапаев! Сам Чапаев!.. — прошелестело по смешавшимся рядам.

Видимо, такой наглости от меня противник не ожидал.

Появившийся в первых рядах капитан медленно, словно боясь меня спугнуть, как дотошный энтомолог боится спугнуть какую-нибудь редчайшую неуловимую бабочку, поднимал револьвер.

— Внимание! — гаркнул я.

Капитан, дернувшись, выронил револьвер и тут же пал на колени в лихорадочных поисках потерянного.

— Делаю — р-раз!

Заклинание вызова Великого Пугающего Фантома, которое я решил пустить для затравки, помимо вербальных компонентов требовало еще и обязательной жестикуляции. Бормоча про себя потайные слова, я закрутил в воздухе руками, как вертолет — лопастями, сделал стойку на одной ноге, с риском для равновесия прогнулся, выпрямился, отвесил земной поклон на четыре стороны и два раза высоко подпрыгнул — в заключение хлопнул в ладоши.