Солдаты Александра. Дорога сражений - Стивен Прессфилд

Я просто влюблен в мою лошадь. Это нисенская кобыла — молочного цвета с клеймом в виде барса на правой стороне крупа и с ласковым именем Хиона (Снежинка). Первый хозяин приобрел ее в Мидии за три таланта серебром, но мне она досталась вдвое дешевле. Выгодное приобретение. Моя чудесная девятилеточка может похвастать большим количеством шрамов, чем сам Александр. Стать у нее вроде обыкновенная, но шея крепкая, ноги длинные, грудь широкая, мощная. Ну и причуд, конечно, хватает. Ест эта привереда лишь из яслей, а с земли — не то что сена, не возьмет даже овса. Она вообще с заморочками. Ее пугает все белое. Она кусается. Она брыкается. Не дает себя стреножить и панически боится пчел. Зато любит груши, а тутовые ягоды готова лопать и лопать, пока ей худо не станет.

Но это первоклассная кавалерийская лошадь. Чувствует всадника, не артачится перед препятствиями (кустами, канавами или заборами) и, как по линеечке, держит место в строю. А несется как ветер, но при этом легко выполняет маневры — ну чисто ласточка в стае. Мне ее учить нечему, она сама меня учит. Короче, Снежинка — самая превосходная скаковая кобылка, которая у меня когда-либо была, и я отношусь к ней почти с той же нежностью, с какой вспоминаю родимую мать.

Причислены мы, как и прежде, к пехоте, однако получаем то же довольствие и ту же полевую надбавку, что и регулярная кавалерия. Еще у нас появляется подкрепленное казначейскими средствами право нанимать себе конюхов, что мы с великой охотой и делаем, только берем в услужение не мужчин, а… догадайтесь кого? Правильно, наших спутниц. Гилла теперь официально состоит при Луке, Шинар — при мне, а денежки остаются при нас.

И по степям мы рыщем вовсе небезуспешно — и одичавших скакунов ловим, и скупаем кое-что у племен. Степняки тоже считают, что войне скоро конец, а раз оно так, то ни к чему держать лишних лошадок. В мирное время их выгодней сбыть по-хорошему с рук. Не проходит и месяца, как мы обзаводимся неплохим табуном и кучей новых друзей. Возвращаясь с востока от Мараканды в расположение своей армии, мы гоним перед собой сотни три резвых и крепких коньков, а за нами пылят примерно столько же резвых и крепких туземцев. Среди них много бактрийцев, согдийцев, даже диких даанов и совсем уж безбашенных массагетов — все они так и рвутся наняться на службу к Главному Маку (нашему государю). Настроение у всех приподнятое, отношения самые доверительные.

Но как раз в этой-то благости и таится угроза.

Одному согдийскому головорезу приглянулась Шинар. Он предлагает за нее прекрасного жеребенка и, похоже, совершенно уверен, что я пойду на обмен. Дело к полуночи, возле нашей стоянки толчется десятка три дикарей, разгоряченных кумысом — перебродившим кобыльим молоком — и, понятное дело, ищущих, кому бы по-быстрому вставить. Ссориться с ними нам не с руки, потому как народ они горячий, обидчивый и любая размолвка может обернуться не просто шумной ссорой или обменом тумаками, а самым настоящим кровопролитием.

Я со всей уважительностью объясняю согдийцу, что Шинар моя жена.

Афганцы хохочут. Для них очевидно, что эта девушка ничьей женой быть не может, а их главарь ничуть не скрывает намерения, натешившись всласть, отдать ее своим дружкам.

— Какой изъян ты находишь в моем жеребенке? — спрашивает он, полагая, что я пытаюсь вздуть цену.

— Никакого. Это прекрасное животное.

Он поднимает ладони, как бы вопрошая: «Ну и в чем тогда дело?»

— Эта женщина, — повторяю я, — моя жена.

Малый закипает. Он считает, что над ним издеваются. Его гордость задета.

Уж и не знаю, чем бы все кончилось, но тут появляется Флаг и покупает у дикаря жеребенка, заплатив втрое больше того, что он стоит. Согдийцев это устраивает, и они, отвязавшись от меня, убираются к другим кострам.

Вроде бы все улажено, но Шинар страшно зла. Она уходит, не объяснив, чем я ее обидел. Гилла идет за ней, но уговорить вернуться не может.

На рассвете, когда мы снимаемся с места, Шинар нигде не видать. Кто-то нашел ее волосы, отрезанные и брошенные на землю. Что это значит, остается только догадываться.

Весь последующий день Гилла пытается растолковать мне, в чем дело. То, что согдийский головорез принял Шинар за шлюху, уже само по себе было достаточным оскорблением, напомнившим ей об ужасной уязвимости ее положения. Но когда я объявил ее своей женой, обида сделалась нестерпимой. Ведь всему свету, а главное, всем афганцам известно, что она мне не жена. Разве мыслимо снести такое?

Правда, до меня все-таки не доходит, в чем тут обида. Разве я не защитил Шинар от посягательств? Разве я не был готов пролить кровь за нее? Гилла вздыхает:

— Неужели ты настолько слеп, что не замечаешь, как она на тебя смотрит?

— О, пожалуйста, прекрати!

— Назвав Шинар своей женой, хотя это вовсе не так, да и несбыточно вообще, ты еще раз подчеркнул, как жалка ее участь. Что тут непонятного?

На другое утро Шинар возвращается. Она снова работает, возится с лошадьми, но со мной не разговаривает, прячет глаза. И помалкивает, почему отрезала свои волосы. Ну и ладно. Я, в конце концов, на войне, в трех тысячах миль от дома. Одно это уже драматично. Так на кой ляд мне дополнительные спектакли? Я отказываюсь участвовать в них.

Два дня спустя наша колонна добирается до Аданы, первой из Семи крепостей. Александр побывал здесь несколько дней назад: Адана сдалась без боя — на милость победителя и была этой милости удостоена. Царь принял крепость под свою руку и устремился дальше, к Яксарту, последнему рубежу бывшей Персидской державы. Там он намерен прекратить наступление, положив предел своему северному походу.

Гарнизоном в Адане стоят македонцы. От них мы с удовлетворением узнаем, что остальные шесть крепостей тоже не оказали сопротивления, в них уже размещены наши силы. Новости вообще только хорошие. Теперь, когда Бесс схвачен, его союзники дааны, саки и массагеты откочевывают в родные края за Яксарт, а бактрийцы и согдийцы разбегаются по своим деревням. Их предводители желают мира. Александр послал Спитамену и Оксиарту породистых скакунов и отрядил понимающих людей в Бактру за подобающими дарами. Вскоре он созовет в свой лагерь местную знать, объявит верховных вождей своими родичами, присвоит их сыновьям высокие армейские звания, а самих пригласит, если пожелают, принять участие в давно задуманном им индийском походе.

Наше подразделение добирается до Яксарта два дня спустя. Рядом с лагерем Александра сооружены новые, просторные загоны. Это только мы пригнали три сотни лошадей, всего же разъездными отрядами собрано более четырех тысяч голов, еще три тысячи захвачено в Семи крепостях. Если так пойдет и дальше, то дней через десять все потери армии во вьючных и верховых животных будут с избытком восполнены.

Причитающиеся нам деньги выплачиваются без задержки, и мы чувствуем себя богачами. Мало того что я гашу свои задолженности, так у меня остается достаточно средств и на обновление снаряжения, и на некоторые причуды Снежинки. Такое дело не грех отпраздновать, и у реки затевается пиршество, благо армию нагнал обоз, полный шлюх. Теперь всем, у кого нет постоянных подружек, не придется ворочаться в одиночестве ночью, ну а вина и дури у нас всегда выше крыши.