Бабушки - Дорис Лессинг

Дестра организовала Колледж Рассказчиков и Колледж Певцов.

Рассказы и песни и так уже сочинялись, но она поставила конкретную цель — создать историю народа, с тех самых времен, когда мы объединились под началом первого Рода, Рода-прародителя. Как вы понимаете, материала и возможностей для сочинения разнообразнейших историй, легенд и песен было предостаточно. Многие, объективно говоря, носили чисто информационный характер. Дестра хотела, чтобы народ, по ее выражению, был образован, так что большая часть песен и сказаний создавалась для этих целей. Время правления ЭнРода, не особо вдохновляющее, стало теперь источником, из которого черпались всякие образовательные материалы об искусствах мирного времени. Например, о скотоводстве и строительстве, либо же о новых способах севооборота, об управлении реками, ручьями и водой в целом. Из правителя, менее всех популярного среди сказителей и бардов, он стал самым востребованным. Имя ЭнРода стало синонимом успешного правления, а Кнут был заклеймен.

В своем кратком рассказе о том, как Дестра поддерживала искусство, я не могу передать всей роскоши и сложности нашей сокровищницы песен и сказаний, но надеюсь успеть пополнить ее до смерти.

Уже в старости Дестра созвала нас, Попечителей народа. Таково было наше самое первое и основное звание, это уже потом мы стали Анализаторами, Смотрителями, Писарями и так далее. Я оказался в их числе, поскольку моя мать дружила с Дестрой и родилась в одной из тех семей, из которых выбирались администрация, правление, генералы. Таких семей насчитывалось около двенадцати. Теперь-то кто знает? Тогда еще было легко определить: «Вот эти — из правящего круга», а сейчас? Семьи, ранее известные своей неподкупностью и здравомыслием, стали теперь распутными, а их потомки — выродки. На самом деле Двенадцать поначалу были Тринадцатью, поскольку один из нас должен был стать преемником Дестры. Разумеется, среди этих тринадцати был ДеРод, сын Дестры. Мы в шутку звали его Милосердным Кнутом, потому что когда он впадал в дурное настроение, то становился упрямым и раздражительным. Но клички были у каждого из нас. Смеясь, товарищи называли меня Мудрецом.

Но я забегаю вперед. Я рассказываю все так, будто это просто сказка, не более, и мне от этого как-то не по себе, словно я комкаю все в шар и выбрасываю его. Все. Готово. Я хочу оставить письменный след. Я должен это сделать.

Как быстро все меняется. Любой подумал бы, что Закон Дестры останется на века: он казался таким основательным, эффективным, его удобно было дополнять и расширять. Все шло так легко и хорошо. Например, тогда достаточно было лишь сказать кому-то из талантливых рассказчиков: «Сочини хорошую песнь о пугающих лошадях первого Рода», и вскоре она уже звучала в тавернах, караульнях, в общественных садах и на фестивалях. Либо же Дестра говорила: «Путешественники привезли нам вот это зерно на продажу, поскольку знают, что мы такое не выращиваем. Отнесите садовникам, пусть попробуют высадить. Нам тоже такое нужно».

Потом этого не стало. Чего «этого»? Во-первых, такой простоты. Когда-то — тогда — все было легко и хорошо. А теперь все не так. Хоть я и не знаю почему, но могу хотя бы констатировать: это произошло.

О событиях, описанных мной ранее, некогда знали все жители Городов. Каждому ребенку рассказывали главную историю, на которую наращивались второстепенные, потом он повторял все это сам и создавал свою собственную версию, например: «Чудовищные лошади» или «Мудрый правитель, превративший мстительные законы в добрые». Дестра умерла уже почти столько же лет назад, сколько я прожил, а я прожил столько же, сколько и она. И за это время, две долгие жизни, подход Дестры к составлению сказаний и песен, как текстов для обучения и обогащения, которые возвышали все наше население до несравненных высот культуры, положил начало чудесной схеме образования, которая развивалась, достигнув совершенства, какое-то время продержалась на высшем уровне, а потом…

Но я не знаю, что произошло потом. Никто из Двенадцати не знал. Просто приемный сын Дестры, ДеРод, все уничтожил. Почему он это сделал? Как часто все мы — то есть Двенадцать — пытались понять это… и не понимали. А спросить своего старого друга и товарища по играм мы не могли, поскольку он начал нас игнорировать.

В языке племен пустыни имя ДеРод означает нечто прекрасное, но мы стали звать его Милосом, сокращенно от Милосердного Кнута. Мы вскоре, кажется, забыли, откуда это пошло. Он был одним из нас, избранных еще младенцами, которых должна была обучать сама Дестра. Она прекрасно умела это делать. Она научила нас хорошо себя вести, принимать решения, думать, ставить на первое место благополучие Городов. И все это через сказания и песни. Она выбрала учителей для освоения искусства чисел, мер и веса. Занимались с нами в ее доме — в Большом Доме, как называли его в народе. Он был больше всех больших домов, хотя и не намного. Жестокий Кнут собирался увеличить его вдвое, но Дестра вовремя его остановила. Если это она сделала.

В этом доме есть большая комната: с одной стороны там открытая стена, но ее можно загородить тростниковой ширмой, если начнется дождь или пыльный ветер, там нас и обучали. Нас было Тринадцать, и мы всегда знали, что станем Советом Двенадцати. ДеРод занимался вместе с нами. Мы были равны. Никогда не возникало ни единого намека на то, что ему будут оказываться какие-то преимущества на том основании, что он — ребенок Дестры. Была еще и девочка, приемная сестра ДеРода, Шуша, впоследствии ставшая моей женой, которая, в случае если бы ДеРод умер или был убит, осталась бы единственным потомком Дестры, и воспитывалась она так, как если бы была настоящей ее дочерью. Кажется, все мы и забыли, что эти дети ей не родные! И никто никогда не думал, что ДеРод возьмет на себя бразды правления после матери. Наоборот, Дестра с самого начала подчеркивала, что новый правитель будет выбираться из всей нашей группы, а остальные Двенадцать станут советниками.

И так, день за днем, шло это счастливое время, и я уверен, что мои воспоминания не приукрашены, поскольку со мной соглашались все Двенадцать: мы частенько обсуждали это, говоря, что именно такое образование нужно давать каждому ребенку. Тем не менее у наших детей не было уже ничего подобного. Возможно, для такой системы образования необходим человек, вроде Дестры.

Когда нам всем было по пятнадцать или около того, Дестра заболела, и ее вынесли в комнату, где мы занимались: там, как и обычно, свет солнца разбивался тенями от огромных деревьев, которые росли вокруг Большого Дома. Дестра объявила нам, что скоро умрет и что пришло время выбрать ее преемника. Под спину ей положили подушки, и она сидела, крошечная старушка, чье лицо обрамляли седые волосы, но глаза горели от напряжения — которое сжигает и меня сейчас — и от лихорадки. Мы одновременно и удивились и нет. Все мы знали, знали всегда, что этот день должен настать. Знали, что Дестра очень стара, что она больна. Тем не менее, ситуация застала нас врасплох, мы испугались, забеспокоились о будущем…

Помню, как мы стояли в той комнате, которая уже стала нам вторым родным домом. Мы переглядывались, нам совершенно не нравилось, что нам придется делать выбор.

По обе стороны от Дестры стояли женщины, все три смотрели на нас и ждали. А мы все молчали.