Смытые волной - Ольга Приходченко

– Нам надо скинуться, кто сколько сможет, на более длинную юбочку для нашей любимой Ольги Иосифовны. Не в халате же, что еле прикрывает красивые коленки, ей в райком приходить.

Я обалдела. Ну, дает, отомстил, да так ехидно, и весь светится от счастья, что меня уел. Все заржали. Я машинально сдвинула полы халата, под которым и была моя супер-пупер мини-юбочка из лайковой кожи.

– А что вы тогда таращитесь на меня? Не нравится – не смотрите! – Сама себе поразилась, что так, не задумываясь, быстро обрезала его. Все, врага приобрела на всю оставшуюся жизнь, с этой мыслью вылетела из кабинета директора.

Ох, Ольга, бойкая ты на язык, не держишь за зубами, все слетает с него. Смотри, отрежут. Может, не надо было так, промолчала бы, пусть несет свою партийную ерунду. Как мужчины ненавидят строптивых и независимых женщин! А если ты, не дай бог, еще лучше их соображаешь и не скрываешь этого, тогда тебе вообще крышка. Нужно отдать должное нашему новому директору, он как раз не обижался. Что не знает – дотошно спрашивал и в тетрадку все тщательно записывал. В общем, старался вникнуть, а не гулял по верхам. С ним мне легче стало работать; пусть и оставалась только рабочей лошадью, но это очень меня устраивало. И девчонок новых, юных, симпатичных, после техникума набрали в товароведы, какая-никакая, а помощь. Одно смутило: через год все как одна по зову сердца в партию запросились.

В следственный комитет меня прекратили вызывать, более того, даже повестки в суд по первому делу я не получала. Видно, мои доводы не шли в разрез с линией партии и правительства. Зато в полном составе явилась плановая контрольно-ревизионная комиссия, проверять всю хозяйственную деятельность нашей базы за уже мой период «правления». Ее возглавлял сорокалетний ревизор. Мне дня хватило, чтобы его раскусить, почувствовать, что он ни хрена не разбирается, даже элементарно, в нашем деле. Человек совершенно из другой отрасли, тогда зачем взялся, партия приказала? Получается, все ему расскажи, объясни, научи. И что он проверит, если торговля, как таковая, его явно не интересовала, он в станках специалист.

– Хочет лезть в производство – пусть, не мешайте ему, – наш директор махнул рукой. – Может, в отчете напишет, чтобы нам с мощностями в томатном цехе помогли, тогда и соков сможем выпускать побольше, и ассортимент расширим. Скажите ему: народ ждет от нас грибков соленых в баночках, нарасхват. Дефицит, все просят. Специально к праздникам придерживаем. Лучшей закуски к водочке не придумаешь.

Директор от удовольствия причмокнул, будто только что опрокинул рюмочку беленькой и закусил маслятами или опятами. Грибы готовы нам постоянно поставлять из Белоруссии, но мы отказываемся, площадей не хватает, негде обрабатывать и фасовать. И с кукурузой проблема, запретили ее консервировать, как сняли Хрущева. Почему? Такую линию собрали, мучались, пока отладили, – и всю порезали. Наш механик свои руки под автоген подставлял, не давал уничтожать, ему больше всех обидно было, все ведь сам сделал. Так и не сумели отстоять, сдали на металлолом. За копейки; очень большой доход государству принесли… Идиотизм. А кукуруза такая вкусная была, улетала в магазины прямо с конвейера.

А главного проверяющего мы недооценили. Он оказался непрост, и забить баки ему не получалось. Грибы с соками и кукурузой его мало интересовали, он потребовал документы на другой вид нашей внеплановой продукции – лимонную и апельсиновую подварку; некондицию для нее использовали, то, что магазины отказывались брать. Конечно, лучше, как гнилую картошку или свеклу, выкинуть на свалку или вывезти на корм скоту, не иметь гембель с переработкой – и дело с концом; но зачем, когда для подварки сгодится, такая шикарная начинка для недорогих конфет получается. Все кондитерские фабрики за нее бьются, в очередь за ней выстраиваются. Такой ценный товар, но, похоже, никого не интересует, что это выгодно всем, польза для народа и, в конце концов, для страны. Делается, конечно, маленький гешефт, а где, спрашивается, его нет? Принцип – хочешь жить, умей вертеться – никто не отменял.

Намучились мы, пока получили разрешение выпустить из пищебрака пробную партию в качестве эксперимента; тысяча согласований, устных и письменных, рука отсохла строчить докладные в разные организации, разве что до ЦК не дошли. Все-таки добились. И теперь после всех мытарств нас хотят ухватить за мягкое место, шьют подрыв социалистической экономики.

Проверяющего определенно кто-то навел, иначе на кой черт сдалась ему эта подварка. Кто – догадаться было несложно, сами мараться не хотели, чужими руками решили раскрутить. Ну-ну. Ничего противозаконного в ее производстве не было. Умница все-таки Мизинер. Он для себя всегда снимал копии с документов на все, что выпускаем и отдаем в торговую сеть, и нас в плановом заставлял делать их по нескольку экземпляров. На всякий случай. Эти бумажки – докладные и письма за несколько лет с просьбами разрешить в виде эксперимента это производство и положительные резолюции из главка – пылились у меня дома на антресоли. Я достала один экземпляр, остальные упрятала так, чтобы кроме меня никто не нашел. Главный контролер-ревизор долго рассматривал все, что я ему отдала, и нервно покачивал головой. Наверняка ему внушили, что это чистый левак, наварил кто-то на этом гешефте приличные деньги и пустился в бега; им известно кто, объявят его во всесоюзный розыск и обязательно найдут. Но что-то проваливается эта версия, все законно, никаких нарушений.

Но ведь от проверяющего не такого итога ждут. Или тем, кто подослал и инструктировал главного проверяющего, все равно, каким будет ревизорский вывод. Неужели снова посадки? Но кого и за что? В прошлый раз сначала людей по указке (может, даже из Киева или самой Москвы) похватали, не разбираясь, а затем целых три года собирали доказательства. До того вымучили бедняг, выбивая показания, что те сами себя стали оговаривать. Теперь не так грубо, поумнее решили действовать, на разведку с плановой ревизией КРУ зарядили. Оттуда в прокуратуре с нетерпением ждут «телеги», чтобы новую порцию дел завести (с прошлыми уже покончено, виноваты, не виноваты – всех за решетку) и «ту-ту», паровозиком на этап в места не столь отдаленные этих растратчиков из кармана социалистического отечества.

Нашего кадровика в последнее время не узнать. Чернее тучи, никого к себе не зовет, не пьет, сидит целый день, заперевшись в своей каморке; в окошко видно, лихорадочно перебирает папки с документами. На него жмут сверху, чтобы поскорее гнал докладные на товароведов и кладовщиков. Пригрел ты у себя, Лемешко, этих Мойш с Изями, защищаешь, а они воры все, никакого сомнения. А как тогда быть с их завскладом, бездельником и пьянчужкой, его же подпись под всеми документами, в первую очередь он за все отвечает? Нет, это неприкасаемый, благо, что партиец и русский, успеем его загнать, пусть пока работает и наслаждается свободой. Дальше тайги и тундры от нас не соскочит. А эти маланцы… Еще не всех заграбастали? Немедленно замести, а то еще намылятся за кордон. Впрочем, хрен два у нас смоются вместе с этими ушлыми цеховиками с их пакетами с Пугачевой и Ротару.

Лемешко, хотя и близок к той системе, но отставной офицер, фронтовик, всю войну прошел, не в его правилах сдавать людей. И за что сдавать, у них же никакой недостачи, все чин чином; сколько их разные внутренние комиссии проверяли, больно щипали, так, по мелочам, ерунду находили. Значит, снова облава на евреев, они и в войну натерпелись, и сейчас им другая война объявлена. А работать кому, они же все толковые хлопцы, сразу схватывают, не нужно сто раз повторять. Уберем – контора сразу покатится вниз, как в прошлый раз.