Московская ведьма - Владислав Кетат

Довольно скоро Марина потеряла счёт времени. Точнее, время в той прекрасной комнате сначала превратилось в густой кисель, а потом и вовсе застыло. Сама же Марина будто распалась на части: её руки существовали отдельно от тела, а тело от мыслей. Собралась она воедино лишь, когда Велиор соизволил «выключить» любовь к себе.

Марину тряхнуло, словно током, да так, что она вновь потеряла дар речи. Нежные чувства к Велиору отхлынули от её сердца так же стремительно, как пару минут назад вломились туда без стука. От резкой перемены душевного климата Марина чуть не свалилась в обморок. В глазах потемнело, потолок пошёл куда-то в сторону; Марина свободной от кисти рукой начала судорожно искать точку опоры, но в этот момент резко, словно по команде, к ней вернулся контроль над собственным телом вместе с яркостью красок окружающего её мира.

О-па… Марина тряхнула причёской и бросила взгляд на Велиора. Ничего прекрасного, очаровательного, великолепного в нём уже не наблюдалось за исключением, разумеется, костюма.

– Ну, вы даёте… – выдохнула Марина.

– Чаще беру, – мрачно ответил Велиор.

Марина немного отдышалась и посмотрела на портрет – и обмерла. С холста на неё смотрел неотличимый от оригинала Велиор. Не в том смысле, что его внешность – глаза, лицо и фигура – идеально перенесены на холст – нет, просто сквозь широкие, местами грубоватые мазки, виднелось то, чего нельзя скопировать, а можно только почувствовать. Как бы изнутри холста, из-за тюля мазков просматривалась его сущность, проступало его естество, просачивалась его природа… Марине стало страшно смотреть на собственное творение, в хорошем смысле этого слова.

– Неужели это сделала я? – пробормотала она.

– Вы, Мариночка и только вы. И ещё ваша любовь ко мне, – отозвался Велиор со своего кресла, – вот так вот это и работает.

«Так вот зачем тебе это было нужно, – устало подумала Марина, прикрыв глаза грязными от краски руками, – ты у нас, значит, коллекционируешь не только голых баб, но и баб, вывернутых наизнанку…»

– Насколько я понимаю, работа завершена, – как ни в чём не бывало, сказал Велиор, – остался только автограф.

– Автограф? – не поняла Марина.

– Ну, подпись на холсте. Обычно внизу – справа или слева.

Марина послушно взяла из высокого стакана с кисточками нетронутую «нулёвку», окунула в чёрную капельку на палитре и в правом нижнем углу вывела: «М.Б.»

– Что теперь? – спросила она, вытирая кисточку о тряпку.

Велиор поднял вверх указательный палец, увенчанный внушительных размеров ногтем:

– Последний вопрос.

– Валяйте.

– Вы не хотите к нам присоединиться?

– Стать ведьмой? – уточнила Марина.

– Ну зачем же там старомодно! – хохотнул Велиор. – Это всё жаргон старушки Марго! Ведьмы, это же совсем другое, поверьте мне!

В Марининой памяти всплыло морщинистое лицо в дыму.

– Нет уж, спасибо, – сказала она, – мне и так неплохо.

– Как знаете, Мариночка, как знаете. Кстати, вы ей очень понравились. После первой встречи она сказала: «вылитая я в молодости!»

Марина не хотела развивать эту тему, но любопытство взяло верх.

– А ей правда сто лет?

Велиор скорчил одну из своих бесчисленных гримас:

– Нет, конечно! Ей гораздо больше!

Марина так и не поняла, шутит он или нет. Вероятно, на её лице отпечаталась тень сомнения, потому как Велиор пустился в пояснения.

– Она, и все остальные – мои должницы, – с неловкой улыбкой сказал он, – и делают для меня всякие пустяки…

– Например?

– …например, выманивают из темноты города заблудившиеся души…

Марина ухмыльнулась:

– Вроде моей?

– Именно. Если вам действительно интересно, кто они такие, я могу рассказать вам историю каждой, но это надолго.

– Нет, спасибо, на сегодня историй достаточно.

– Как знаете… – Велиор по-кошачьи потянулся в кресле. – Ну что ж, если уж вы не хотите продолжать знакомство со мной, то позвольте хотя бы зайти за мольберт!

Вместо ответа Марина отошла от холста и устало повалилась на кровать. Велиор же занял её место и стал безмолвно и пристально, буквально сантиметр за сантиметром обследовать полотно, как будто это был не портрет маслом, а вышивка бисером.

Марине неожиданно стало холодно. Она забралась с ногами под одеяло, продолжая наблюдать за Велиором, который теперь исследовал картину с расстояния вытянутой руки. Через минуту её глаза сами собою закрылись, и невесомую Марину, словно увиденное ею в метро увечное пёрышко, понесло по тёмным и мягким волнам.

Поднявшись на гребне одной из них, она подумала, что неплохо бы всё-таки дождаться вердикта, но это было уже во сне.

* * *

Радуга росла прямо из пустой автобусной остановки, круто поднималась по свежевымытому небу вверх, до небольшого, похожего на собачью косточку облака, перемахивала через шлюз, в котором томилась усталая гружёная щебнем баржа, и с другой его стороны втыкалась в колышущуюся зелёную гущу парка Коломенское.

Марина отошла от окна. В одной её руке была горячая, размером с чашку лифчика третьего размера, кружка с кофе, а в другой – скуренная на треть сигарета. Из одежды на Марине были только очки.

Докурив и загасив сигарету в пепельницу в форме человеческого уха, Марина на цыпочках вышла из кухни. Дверь в большую комнату предательски пискнула. Марина сделала несколько шагов внутрь и остановилась перед старым обляпанным краской мольбертом, на котором стояла картина, откуда на зрителя смотрела очень похожая на Марину обнажённая девушка. Зритель без труда мог заметить в глазах девушки любовь, а в правом нижнем углу холста – размашистую подпись, из которой сильно выделялась стилизованная под скандинавские руны буква «В».

Марина перевела взгляд на стену, где висела ещё одна, немного большая по размеру картина. На ней тоже была изображена обнажённая девушка, очень похожая на Марину. Разница в том, что в глазах девушки не было любви, а в правом нижнем углу – подписи. Вместо неё был хорошо различимый издалека отпечаток большого пальца.

Марина прошлась взглядом по собственным изображениям, ещё раз убедилась, что второму автору её задница удалась больше, глотнула кофе и пошла будить первого.