Встреча по-английски - Людмила Мартова

– Ой, Маш, ну, конечно, я приеду, – успокоила ее Лиля. – У меня воскресенье – день отца и бабушки. Сережа с Валерией Сергеевной дают мне отдохнуть от детей, даже Надюшку на себя берут. Я хотела на работу заехать, ребятам немного помочь надо, но к обеду освобожусь и с удовольствием пообедаю с тобой и твоими англичанами. Мне же любопытно, ты ж понимаешь!

Маша понимала. Лилино любопытство ее немного тревожило. Обладающая богатым воображением подруга могла придумать на сто бочек арестантов. После случившейся с ней детективно-романтической истории, в результате которой сама Лиля счастливо вышла замуж во второй раз, она была полна решимости устроить и Машину личную жизнь, что было, разумеется, совершенно невозможно. Но в трудной ситуации, к которой Маша относила поход в ресторан, без Лили было точно не обойтись.

Ресторан Маша выбрала итальянский. Там было действительно вкусно, хоть и дорого. Для себя она решила, что ни за что не позволит мужчинам платить за ее и Лилин обед и надеялась, что ее английские знакомые поступят так, как принято в Европе, где царило гендерное равноправие и считалось зазорным, чтобы мужчина платил за женщину.

Несмотря на все ее опасения, обед вовсе не был тягостным. Английские джентльмены познакомились, пожали друг другу руки и быстро нашли общие темы для беседы, в которой Маша, к ее огромному облегчению, практически не участвовала. Она могла даже тихо перешептываться с сидящей рядом с ней Лилей, не забывая наслаждаться вкусной едой и приятной атмосферой ресторана. Еще бы визит-экскурсию домой пережить, отправить Барнза восвояси, и все, можно расслабиться, обязательная программа выполнена.

Иногда беседа все-таки становилась общей, Маша переводила Лиле, а затем передавала мужчинам смысл ее ответов. Нет, все-таки здорово, что у нее есть такая прекрасная возможность практиковать английский язык. Она как раз переводила смешной Лилин рассказ про проделки ее мальчишек и нежной их любви к новорожденной младшей сестре, когда спиной почувствовала чей-то едкий, тяжелый взгляд и обернулась.

Через столик, метрах в пяти от их веселой компании сидела мама вместе с импозантным, довольно красивым седым мужчиной. Они оба не сводили глаз с Маши и ее спутников. Маша вздохнула, глотнула воды из пузатого бокала и закашлялась, чуть не подавившись. Лиля похлопала ее по спине.

– Ты что?

– Извините. – Маша поставила бокал, отложила салфетку, лежащую на коленях, и порывисто встала. – Мне нужно отойти к соседнему столику. Там моя мама.

Лиля повернулась тоже, кивнула головой, здороваясь. Во взгляде Аттвуда Маша успела заметить вспыхнувшие искорки интереса, он точно помнил их разговор, следствием которого стал тот факт, что теперь он занимал одну из комнат в квартире Марии Листопад. Барнз тоже поднял глаза. Но в этот момент мамин спутник что-то сказал, она кивнула, они оба встали и подошли к Машиному столику.

– Здравствуй, дочь, – сказала мама на прекрасном английском. Факультет иностранных языков она когда-то закончила с отличием, и долгие годы Машино нежелание осваивать английский было связано именно с тем, что им владела мама. – Представь нас своим гостям.

– Лилю ты знаешь, – сказала Маша с некоторым вызовом в голосе, понимая, как стремительно покидают ее голову, казалось бы, уже обжившиеся в ней английские слова. Нет, все-таки никто не мог так быстро выбить подпорки из-под ее уверенности в себе, как мама. – Это господин Аттвуд, преподаватель английской литературы, приехал по обмену и сейчас читает лекции на твоем родном факультете. Это господин Барнз, он инженер из Великобритании, работает на нефтеперегонном заводе. Господа, а это моя мама. Ее зовут Тамара, а с ней… – Она замолчала, потому что импозантного седого господина видела впервые.

– Это мой друг, господин Смирнов. Мой близкий друг, – подчеркнула она. – Его зовут Виктор.

На лице седого господина блуждала какая-то странная улыбка, скорее даже ухмылка. Он с ног до головы осмотрел Машу, потом перевел взгляд на Лилю и затем оглядел обоих мужчин. Странное напряжение разлилось вокруг. Маше казалось, что воздух наэлектризовался настолько, что она слышит тихое потрескивание, как перед грозой. Ее это не удивляло, в присутствии мамы она всегда напрягалась.

Странным было другое. Напряжение было написано и на лицах остальных. Куда-то исчезла улыбка с лица Дэниела, хмурился Гордон, нетерпеливо постукивала пальцами по столу Лиля. Маша видела, что мама тоже волнуется, хотя это было совсем непохоже на Тамару Александровну. Та в любой ситуации оставалась безмятежна, как распустившаяся в саду роза. «От пустых волнений появляются морщины», – любила говорить она. И сейчас ее лоб, прекрасный высокий лоб, тщательно обколотый ботоксом (на Машины деньги, разумеется), все-таки был наморщен, хотя это было и невозможно.

Маша повела носом. У нее было очень чуткое обоняние, различающее мельчайшие концентрации ароматов. В обычной жизни нос доставлял Маше немало мучений, потому что она с трудом переносила запахи попутчиков в купе поезда, покуда у нее еще не было машины, неоднократно выходила из автобуса, не доехав до нужной остановки, потому что задыхалась от аромата чьих-то слишком тяжелых духов, и с трудом доживала до конца переговоров, если кто-то из присутствующих сильно потел.

Да. Маша Листопад отлично различала запахи, и сейчас она голову дала бы на отсечение, что в прекрасно кондиционированном зале ресторана отчетливо запахло страхом. Да, это был запах именно страха, острый, кислый, немного отдающий козлятиной. В детстве, пока Маша с бабушкой еще ездили летом на дачу, они ходили в соседский дом покупать козье молоко, и Маша как-то напросилась на «двор», посмотреть коз, и потом никогда больше не могла пить козье молоко, потому что вспоминала ту удушливую вонь, которая встретила ее при входе в клеть.

Сейчас вони, конечно, не было, был лишь ее шлейф, вызывающий в памяти грязный темный деревенский двор, заваленный полусгнившим сеном, и свалявшуюся, давно не чесанную шерсть, которую она ощутила под пальцами, когда решилась погладить козу.

Позже она улавливала своим чутким носом отдельные ноты этого запаха в белоснежной стерильности стоматологической клиники, в тиши университетского кабинета, где шел экзамен, на совещании, где в ее присутствии один из заказчиков распекал подчиненных. Распекал и грозил уволить. Вот и сейчас пахло именно так, вот только она никак не могла взять в толк, кто и кого здесь так сильно боится.

– Присядете? – это вежливо спросила Лиля, слегка пододвигаясь, чтобы уступить Тамаре Александровне место.

– Нет, нет, благодарю вас, мы пойдем. Нам вот-вот принесут наш обед, – церемонно сказала мама и тут же перевела на английский: – Простите, господа, нам нужно уходить, было очень приятно познакомиться. – И затем, снова перейдя на русский, добавила, требовательно уставившись прямо Маше в глаза: – И кто из них твой ухажер?

Впрочем, слово, использованное ей, было гораздо грубее. Тамара Листопад умело владела русским матом и щегольски использовала его, припечатывая собеседника к месту. Вот и сейчас Маша дернулась, почувствовала, как предательская краснота заливает ее щеки.