Странное наследство - Виктория Джоунс

Он родился старшим сыном многодетного ирландского рыбака. И когда ему исполнилось десять лет, он уже помогал своему суровому отцу, Бернарду Дугласу-старшему. Катал в доках порожние бочки, загружая их в трюмы рыболовецких судов. Питался копченой сельдью, закусывая ее ржаным хлебом и запивая черным ирландским пивом.

В пятнадцать лет он в первый раз познал женщину. В портовом закутке, на грязных досках, пропахших рыбой и солью. Совокупление не принесло ему той радости, какую он ожидал. Он сошелся с портовой девкой из простого юношеского любопытства. В темноте он даже не рассмотрел ее лица. Он уже не раз испытывал нежное блаженство в своих чувственных сновидениях, однако образ предмета вожделения в его сонных грезах был расплывчат и неопределен. Когда же Берни просыпался на своей жесткой кровати, в нем какое-то время еще жил этот неуловимо-нежный, дразнящий его, идеальный образ, но при слабом свете дня, сочащегося в низкие окна рыбацкой хибары, этот мираж таял, точно утренний туман.

Берни даже не испытал чувства нежной благодарности к той, в чье лоно пролилось первый раз в жизни его семя. Он твердо знал, что оно погибнет в утробе этой девки! Хелен, выбранная им для совокупления, при свете серенького туманного утра оказалась некрасивой рыжеволосой девицей с широким лицом, бледной кожей и бесцветными тусклыми глазами, ничего не выражающими и опьяненными неразбавленным виски и пороком. Ей едва исполнилось семнадцать лет, но выглядела она, как он тогда подумал, на все сорок. Впрочем, тогда он не знал, как выглядят настоящие, страстные и чувственные женщины в тридцать и в сорок лет.

Он отдал ей связку копченой сельди и большую ковригу ржаного хлеба, заработанные за день. Потому что ему было ее жаль! Он испытывал к ней сострадание. Она плакала от благодарности и целовала его руки, то ли не желая расставаться, то ли потому, что в хлипкой и дырявой хижине на берегу пролива принца Георга, ее ждали больная мать и двое младших братьев, мерзнущих и голодных. А он плакал от стыда, ему было жаль своего попранного Хелен целомудрия. И еще ему до щемящей боли в сердце вдруг стало жалко и эту девку, которую имели все, кто ни пожелает, прямо на пропахших рыбой и солью досках товарной пристани в Рослэр-Харбор.

Чувство сострадания сыграло с ним тогда злую шутку. После этой ночи мать, усталая и заморенная бесконечными родами, била в ярости его по щекам, браня и проклиная за то, что он связался с портовой сучкой, которую давно смешали с грязью и втоптали в грязь и которую даже проституткой назвать невозможно. Потому что проститутка — это звание, искушение для мужчин, броская и вызывающая красота. Мать хлестала его по щекам за то, что он отдал свой дневной заработок девке, круглыми сутками валяющейся с докерами и рыбаками за штабелями бочек и воняющей, точно старая рыболовная сеть. А более умные, чем он, парни обычно платят за ее раскинутые ноги и широкие, не по возрасту, бедра, обыкновенными тумаками.

— Тебе стало жалко эту грязную сучку?! Да! А мать, у которой вас голодная свора, не жаль? Мать тебе, ублюдок, не жалко?! Я собиралась продать заработанную тобой селедку и купить твоей сестре ткань на платье! Теперь у нее не будет нового платья! Слышишь, Анна, у тебя не будет нового платья, потому что твой брат решил узнать вкус взрослой жизни! Ну что, узнал, ублюдок? Узнал, да?

— Мама, как ты можешь так говорить?! Я — не ублюдок, мама, я же твой сын, твой законный сын!.. И мне очень жалко тебя, мамочка! Я помню, какая ты была молодая и красивая!.. Ты же когда-то любила отца!.. Тебя съела нищета, мама, мамочка!..

— Ты больше мне не сын, Берни Дуглас! Ты валялся с портовой шлюхой, чтобы узнать сладость взрослой жизни!

Берни чувствовал, что ему жалко мать, жалко голодных и одетых в рваные лохмотья сестер и братьев! Но он ничего не мог сделать! Он не мог изменить весь этот жестокий мир! Зато этот мир менял его! Делал жестким, скрытным, сдержанным!

Спустя год Хелен убили. Случайно, в пьяной свалке докеров и рыбаков. Он узнал об этом в тот же день и стал бояться ее появления. Она долго умирала у всех на глазах, роняя на грязные доски причала кровавую слюну. Назавтра, после освидетельствования врачом, ее зарыли прямо на берегу, чуть выше песчаных дюн. И на могиле поставили грубый деревянный крест. И врач сообщил, что у Хелен была беременность двадцати недель. И Берни долго и упорно узнавал, как можно определить срок беременности от момента зачатия. И долгое время ему казалось, что вместе со шлюхой пьяные докеры убили его нерожденного ребенка. Эта навязчивая мысль подтачивала его, точно червь-древоточец подтачивает бревна крепкого дома.

С тех пор Берни всегда с суеверным страхом проходил мимо этого места. Ему казалось, что Хелен покажется из-за холма и потащит его за собой. Он чувствовал себя виноватым перед ней, так как не сумел сделать Хелен удачливой, красивой и счастливой. А ведь, наверное, она была бы привлекательной, если бы судьба дозволила ей родиться в другой стране или хотя бы в другой семье.

И Берни вскоре сбежал из дома навсегда. Он нанялся матросом на судно, идущее в Новый Свет, и вскоре превратился в американца. Не гнушался никакой работы, познал «прелести» белого рабства на табачных и хлопковых плантациях, был солдатом во время Мексиканской войны. Возможно, его мать до сих пор жива! Возможно, она ждет его и встречает корабли, привозящие людей и вести из Нового Света! Расспрашивает тех, кто вернулся назад, в Ирландию — не встречал ли кто-нибудь светловолосого парня по имени Бернард Дуглас из деревеньки Перлвиллидж, что находится под городом Рослэр-Харбор. И красивое название деревни означало не то, что все вокруг было унизано жемчугами. А то, что дома, заборы и песчаный пляж вдоль деревни были облеплены толстым слоем засохшей рыбьей чешуи, которая сверкала под лучами закатного солнца, словно драгоценный перламутр.

Берни повидал в своей жизни такое, что этому нежному, избалованному гаденышу Оливеру и не снилось. Берни Дуглас ни за что не выжил бы, не остался человеком, если бы не закалил своего сердца и характера, не выработал жесткую линию поведения с компаньонами и партнерами. И он намеревался сделать из Оливера Гибсона такого же бескомпромиссного парня. Оливер из чувствительного и страстного юноши должен превратиться в волевого и жесткого мужчину! Не больше и не меньше!

Берни Дуглас ворвался в огороженный жердяным забором двор ранчо, словно вихрь. Бросив у коновязи Презента нерасседланным, рванулся ко входу в дом. Прошлепал по застойной луже на стежке, ведущей к высокому крыльцу, не задержался и на веранде. Молча переступил через влажную тряпку, постланную возле порога. Затопал высокими ковбойскими сапогами по чистым половицам коридора, оставляя грязные следы. С размаху саданул по дощатой двери, ведущей в комнату Оливера. Она оказалась запертой изнутри и не поддалась мощному удару его сапога. В каморке раздался приглушенный женский крик. Испуганный, встревоженный, растерянный.

— Открой немедленно, гаденыш! — яростный вопль Берни Дугласа был похож на рев взбесившегося быка. — Вместо того чтобы работать, ты валяешься с этой сучкой Мэган! — новый удар потряс дубовую дверь, но она и на этот раз устояла. В ответ на удар тоненько и испуганно что-то пробормотал женский голос.