Лунный камень мадам Ленорман - Екатерина Лесина

Это было шуткой, но…

Грета посмеялась, вот только мысль засела занозой. И вправду, если она выйдет замуж за Кирилла или за Мефодия, то навсегда поселится в этой огромной квартире. Будет пить чай из фарфоровых чашек с узкими донышками, есть пирожные, ходить по комнатам в нарядном халате… и никогда не думать о том, что зарплата у мамаши не скоро, а нужны туфли новые.

С того дня она немного изменилась.

Выбирала?

Пожалуй. Кирилл и Мефодий. Всегда вдвоем. Равны друг другу, только… Мефодий вечно в стороне держится. Он добрый, но тихий и задумчивый. А мамаша не раз повторяла, что тихих в этой жизни затопчут. Но на Грету зато смотрит с нежностью. Любит?

Она не спрашивала. А он сам не спешил с признаниями.

Кирилл – другое дело. Он яркий. И громкий. И всегда во всем первый. Он командует братом, а тот не спешит возмущаться. Что куда важнее – у Кирилла свой бизнес, причем успешный. И когда он пригласил Грету на свидание, она согласилась.

Прогулка в парке. Пустой разговор, когда за обычными словами виделся иной скрытый смысл. Расставание под часами. И обещание встретиться вновь.

– Надо тебя в нормальное место отвести, – сказал Кирилл и, наклонившись, поцеловал.

Грете случалось целоваться с одноклассниками, сугубо интереса ради, но этот поцелуй был иным. Злым. Жадным. И очень взрослым.

– Так что, – поинтересовался Кирилл, отпуская ее. – Выйдешь за меня замуж?

– Сейчас?

– Потом, – он уже не смеялся. – В перспективе.

– Зачем тебе я?

Она понимала, что Кирилл мог бы выбрать любую.

– Затем… – он взял Грету за руку, как ребенка, и повел по дорожке. – Видишь ли, милая, сложно все. Конечно, я могу найти кого-то кроме… из своей среды.

Это прозвучало обидно, хотя Грета и понимала, что нет повода для настоящей обиды. Она и вправду другая, во всем, начиная от одежды и заканчивая привычками.

– Но тогда мне пришлось бы считаться с капризами жены. Ее привычками. Самомнением.

– А со мной, значит, считаться ты не собираешься?

– Собираюсь, – серьезно ответил Кирилл. – Но я знаю тебя несколько лет. Ты умная девочка и сумеешь приспособиться. Не избалованная. И способна понять, когда и как себя следует вести. Это уже немало. Так что, выйдешь?

И Грета ответила:

– Выйду.

Вот только мама Кирилла новости – конечно, о намерениях своих он сообщил ей далеко не сразу – не слишком обрадовалась. Она и так не особо привечала Грету, справедливо полагая, что в роскошной шестикомнатной квартире, где хозяйничала Аделия Михайловна, ей не место. Она была вежлива. Церемонна даже. И величала Грету «деточкой», но за этой вежливостью чудилось раздражение.

– Плюнь и разотри, – сказала мамаша, когда Грета решила пожаловаться ей. Не то чтобы совета искала, скорее уж – хотелось поделиться хоть с кем-то. – Ночная кукушка дневную перекукует. А будешь носом кривить и обиженную из себя строить, ни с чем останешься.

Она раздалась еще больше, поплыла и теперь с трудом поворачивалась в крохотной кухоньке. От мамаши исходил кислый запах дешевого пива и сигаретного дыма, едкого, синего. Она курила, опираясь животом на подоконник, глядя в серый двор.

– Правильно, девочка, – говорила она, стряхивая пепел в горшок, в котором давным-давно засох фикус. – Лови свою удачу. И держи крепко. Не выпускай. Свекровь… думаешь, моя радовалась? Все они одним миром мазаны. На словах – медовые пряники, а по сути… но пока слушайся. Улыбайся. Делай, чего она говорит.

– Почему?

Больше всего при встрече с милейшей Аделией Михайловной Грете хотелось закричать. И швырнуть в даму чем-нибудь тяжелым.

– Потому, – матушка щупала серьгу в ухе, – что пока ты никто. Невеста – это еще не жена. Вот штамп в паспорте появится – и тогда…

Матушка мечтательно зажмурилась, верно, вспоминая собственную молодость.

– Улыбайся и соглашайся.

Грета так и поступала.

Заставляла себя улыбаться. Соглашалась. Слушала советы, принимала назойливую странную заботу, липкую, как сахарный сироп. И позволяла Аделии Михайловне менять себя.

А главное, что слушала ее не только Грета.

– Подпиши, – Кирилл протянул стопку бумаг. – Почитай и подпиши.

– Что это?

– Брачный контракт.

Грета о таком только слышала.

– Милая, – Аделия Михайловна снова была третьей, но не лишней. Она сидела в кресле, сдвинув ноги – девушка не должна разваливаться, как это делает Грета. Одернув юбку – носить джинсы моветон. И руками любовалась – руки должны быть ухожены. И волосы.

И лицо.

При взгляде на свекровь Грету начинала бить дрожь. А уж тихий нежный голос ее вызывал самый настоящий зуд.

– Милая, – повторила Аделия Михайловна. – Ты ведь понимаешь, что ваш брак – мезальянс.

Грета кивнула на всякий случай. Слово она потом в словаре посмотрит. И Аделия Михайловна улыбнулась уголками губ, верно, догадавшись о том, что Грете слово незнакомо.

– Кирилл – состоявшийся молодой мужчина.

Он возвышался над Гретой, вертел в пальцах ручку.

– У него имееются и бизнес, и недвижимость, и в перспективе его благосостояние будет лишь расти. Тогда как ты, будем честны перед собой, не имеешь ничего.

Квартирка двухкомнатная, которая достанется Грете после смерти родителей. Правда, умирать они не собираются, но…

– Поэтому контракт в данном случае разумная мера.

– При разводе каждый останется при своем, – пояснил Кирилл, протягивая ручку. – Все, что я заработаю, будет принадлежать мне. Ты не сможешь претендовать на совместно нажитое имущество. Ясно? Правда, оговорюсь, если инициатором развода буду выступать я, ты получишь финансовую компенсацию.

Было ли обидно?

Было.

Не от контракта, а от того, что его идею явно подала Аделия Михайловна, а Кирилл принял. Значит, он не верит Грете? Думает, будто она выходит замуж из-за денег?

И Грета, усмехнувшись, подмахнула контракт.

Так и есть. Из-за денег.

Свадьба состоялась. Грета считала до нее дни и часы, все ей казалось, что вот-вот произойдет нечто и Кирилл передумает.

Не произошло.

Было… странно.

– Постарайся вести себя прилично, – напутствовала Аделия Михайловна, помогая расправить коротенькую фату. – На тебя будут смотреть. И мне бы не хотелось, чтобы деловые партнеры сына составили о его супруге превратное мнение.

Партнеры. Их жены, красивые, но какие-то безразличные. Блеск драгоценностей. И разговоры, смысл которых ускользает от понимания Греты. Несмешные шутки. Оценивающие взгляды. Кирилл, взбудораженный, нервный, словно вдруг осознавший, что совершил ошибку. И заветный штамп в паспорте, который должен был изменить все, вдруг перестал казаться спасением. Грета вдруг четко осознала, что эта новая ее жизнь будет вовсе не такой, какой она себе ее представляла.