Дом психопата - Роберт Альберт Блох

Эми взглянула на часы: было двадцать две минуты десятого. Еще не поздно позвонить ему…

Для кого-то другого, вероятно, не поздно. А для нее — поздно. Поздно, после того как она бросила его в клубе. Все, что ей оставалось, это набраться наглости, снять трубку, позвонить и сказать: «Эй, Толстяк, помнишь меня? Точно, это Эми Хайнс, та самая, что бросила тебя на виду у твоих приятелей вчера вечером. Знаю, ты завтра занят, но почему бы тебе не бросить все и не отвезти меня к дому Бейтса, когда я буду готова?»

Эми покачала головой. Едва ли Толстяк на это купится. Но какие еще были варианты?

Нахмурившись, она подошла к окну и стала смотреть на плоскую крышу внизу. Небо еще больше затянуло тучами, лишь на мгновение показался полумесяц и тотчас снова исчез. И хмурое выражение сошло с ее лица.

Полумесяц. Женский сексуальный символ. Но какое отношение он имел к ее ситуации? Почему она вдруг подумала о «Клиентах или траурных лентах»?

Из-за Бонни Уолтон, вот почему. Да, Эми написала эту книгу, но Бонни ее прожила. Она не проводила время грезя о женских сексуальных символах, и если что-то и знала об окружающем ее мире, то совсем немного. И столкнись она с подобной проблемой, она тотчас бы ее разрешила.

И так же следовало поступить Эми. Все, что для этого требовалось, — это мыслить как Бонни. Когда она писала книгу, влезть в шкуру Бонни было довольно легко. Теперь пришло время использовать этот метод с практической целью.

Представим себе, что Бонни оскорбила клиента, бросив его при свидетелях, а теперь ей понадобилось, чтобы он оказал ей услугу.

Тут необходимо было сделать всего два шага, и последовательность была очевидной: сначала нужно извиниться, потом попросить. Но Эми не требовалось влезать в голову Бонни Уолтон только для того, чтобы узнать это. Ей также было понятно, что Ремсбах не примет ее извинений и не исполнит ее просьбу. Если только…

— Не по телефону, дура!

Эми вздрогнула. Интересно, это она стала сейчас Бонни Уолтон или Бонни стала ею? На мгновение Эми показалось, будто она и в самом деле услышала голос Бонни.

Так или иначе, она знала, как поступила бы Бонни. Чтобы получить прощение Отто Ремсбаха, нужно не просто извиниться перед ним, а предстать перед ним лично, лицом к лицу, и долго гладить его по шерстке. Просьба об одолжении неизбежно сопряжена с физическим присутствием, возможно даже с некоторой физической активностью. Всего чуть-чуть — сама мысль об этом вызывала отвращение. Звонок все равно был необходим, но лишь как способ получить доступ к обиженному тобой клиенту.

Так рассуждала бы Бонни, а Бонни была смышленой девочкой. Эми вспомнила, как та однажды сказала: «Все люди делятся на три типа: проститутки, сутенеры и клиенты».

И Эми сняла трубку.

Теперь она знала, кем она была.

Повесив трубку, Эми не знала, улыбаться ей или хмуриться.

Договориться о встрече, предварительно извинившись, оказалось нетрудно; приехав к нему, она извинится еще раз, и одной проблемой станет меньше. Так что у нее был повод улыбнуться.

Другая проблема заключалась в том, что, насколько она смогла понять, Отто Ремсбах был изрядно пьян, и это заставляло ее хмуриться.

Не то чтобы ее это пугало. Если Бонни Уолтон могла управляться с пьяными, то и она сможет. С другой стороны, она не обещала Отто Ремсбаху, что приедет одна.

Эми посмотрела на дверь в дальней стене. Наверное, не стоит отправляться к Ремсбаху одной. Если Эрик Данстейбл в своем номере, ей не составит труда уговорить его пойти вместе с ней. А что сказала бы в этой ситуации Бонни? Пожалуй, она сказала бы ему, что Толстяк Отто одержим злыми духами — главным образом алкогольного происхождения, хотя это частности, в которые вдаваться вовсе не обязательно.

Эми вышла в коридор и мягко постучала в его дверь. Потом постучала сильнее, но ответа не последовало. Предположив, что, возможно, он спит, Эми решила, что лучше всего разбудить его, позвонив по телефону. Она набрала его номер и стала ждать, слыша и гудки в трубке, и звонки за стеной, но никто не снимал трубку.

Где он мог быть?

Бессмысленный вопрос. Полезнее было бы прикинуть, кто еще может с ней пойти. Может, Хэнк Гиббз?

Рено упоминал, что Гиббз направился на работу, готовить завтрашний номер, но все же стоило попытаться уговорить его. Как и в случае с Ремсбахом, Бонни Уолтон, вероятно, посоветовала бы ей обратиться к нему с просьбой лично, а не по телефону.

И Эми решила заглянуть по дороге в редакцию. Наскоро посетив ванную комнату, чтобы проверить макияж и прическу, она вышла из номера. Судя по поведению дежурного за стойкой, она выглядела так же, как прежде: он даже не оторвался от своего комикса, когда она пересекала холл, направляясь к выходу.

На улице, казалось, было еще теплее, чем полчаса назад. Плотная стена облаков удерживала зной внизу, а воздух был обманчиво спокоен, как вода, которая вот-вот закипит.

Сомнений не было: до того как наступит ночь, прольется дождь. Эми инстинктивно ускорила шаг, направляясь к своей машине.

Мэйн-стрит, казалось, вымерла, за исключением нескольких баров, в которых, очевидно, справляли поминки. И не только по Терри Доусон, но и по былому образу жизни молодежи в маленьком городке. Мэйн-стрит скорбела о кончине кинотеатра, боулинг-центра и заведений с фруктовыми напитками и мороженым. Дети больше не ходили в эти места, равно как и их родители.

С течением времени сельские жители изменились. Сегодняшние фермеры — это мужчины средних лет, с животиком, в бейсболках и очках в роговой оправе. Они часто мелькают на телеэкранах с жалобами на то, что мало дождей, или на то, что их слишком много. В любом случае цена на продукты к осени поднимется, а они будут требовать увеличения государственных субсидий.

Эти люди не ходят в кино, и их дети — тоже. Телевизор — вот их окно в мир. Непонятно, как Хэнку Гиббзу удается конкурировать с вечерними новостями при подобном положении дел.

Однако, несмотря на подобное положение дел, в здании, на котором висела вывеска «Фейрвейл уикли геральд», горел свет. Когда Эми припарковалась и вышла из машины, то услышала изнутри приглушенный гул и стук — колыбельная для газеты, которая идет в печать.[49]

Когда она вошла в офис, шум стал громче, и к нему прибавилась тихая, но действовавшая на нервы вибрация.

Эми осторожно открыла и закрыла дверь. Едва ли кто-то мог услышать в этом шуме, как она вошла. Но он услышал.

Он появился в дверях типографии и посмотрел на нее сквозь нижние полусферы бифокальных очков. Затем началось состязание голосовых связок.