Цивилизации - Фелипе Фернандес-Арместо

Считается, что Абу Бакр в 1070 году основал Марракеш. Но в глубине души он был человеком фронтира. Покинув юг, чтобы завоевать язычников и черных, он развелся с Зайнаб, передав ее своему двоюродному брату. «Я не могу жить без пустыни, — сказал он этой паре, вернувшись. — Я вернулся, только чтобы передать вам власть»[255]. Он погиб в битве, как утверждают, в Лунных горах, где предположительно начинается Нил; но в Мавритании его могиле поклоняются как могиле святого[256].

Гана стала жертвой традиционной ненависти: кочевников пустыни к оседлым жителям и торговцам; фундаменталистов к легкомысленным язычникам; аскетов к изнеженности; считающих себя праведными нищих к богатым золотом городам. Но каким-то образом это государство оправилось от удара альморавидов. Рассказы середины XII века говорят о последовательно мусульманском государстве, где король почитал истинного калифа и с примерной доступностью осуществлял правосудие. У него был дворец с застекленными окнами; его правление символизировали огромный природный золотой слиток, золотое кольцо, к которому он привязывал свою лошадь, его шелковый наряд, его слоны и жирафы: все это создавало в исламском мире впечатление не только братства по вере, но и чужеземной роскоши. Однако государство оказалось недолговечным. После периода стагнации и упадка государство Сонинке было завоевано, а город Кумби окончательно уничтожен вторгнувшимися язычниками неизвестного происхождения[257].

Империалисты Сахеля

История Ганы полна загадок, но следующее великое государство — объект множества мифов и исторических сведений. История жизни Сундиаты, основателя империи Мали, следует обычному руслу судьбы африканского короля из легенд. В детстве он был искалечен, женщины над ним смеялись, его незаконно лишили наследства. Доблесть и — согласно традиции благочестия — защита ислама позволили ему в неизвестном точно году в середине XIII столетия н. э. превозмочь колдовство врагов и вернуть свое законное место. Властвуя над своим народом мандинго, он создал воинственное государство, объединившее земли, прежде входившие в империю Ганы, и присоединившее еще несколько торговых государств на восточном берегу излучины Нигера. Историческую достоверность основы этой легенды гарантирует свидетельство великого магрибского историка XIV века Ибн-Калдуна, имевшего доступ к ныне утраченным королевским хроникам Мали.

Сердце империи Сундиаты помещалось в междуречье Нигера и Сенегала, примерно на крайнем юго-западе современного государства с тем же названием. Элита этого государства, говорившая на языке манде, правила и своей родиной, и империей, обнимавшей со всех сторон Сахель, раскинувшейся до пустынь на севере и до тропических влажных лесов на юге. Через эту империю, через руки благоразумных монополистов золото шло на север, к купцам, чьи караваны пересекали Сахару, направляясь в порты Средиземноморья. Местонахождение золота оставалось тщательно охраняемой тайной[258]. Согласно всем данным, в том числе и письменным отчетам, это золото приобретали в ходе «немой» торговли: товары оставляли в каком-либо месте, покупатели оставляли взамен золото; в результате его происхождение обросло самыми неожиданными теориями: оно растет как морковь; его вырубают из стволов пальм; его в виде слитков приносят муравьи; его добывают обнаженные люди, живущие в норах. Вероятно, истинное место добычи этого золота — район Буре в верховьях Нигера, а также истоки рек Гамбия и Сенегал. Вдобавок золото могло приходить и из долины Вольты[259].

Жители центрального Мали никогда не контролировали добычу золота; стоило их правителям попытаться установить контроль над золотоносными землями, и обитатели этих земель начинали нечто вроде «пассивного сопротивления» или «промышленной забастовки», прекращая добычу. Но Мали контролировало доступ с юга к торговым центрам Валата и Тимбукту на окраинах Сахары. Поэтому торговля была в руках правителей, которые забирали себе дань — слитки, оставляя купцам золотую пыль.

В середине XIV века правитель Мали, которого мандинго называли манса, считался самым богатым королем Земли. Мали было так богато, что привозная соль, пересекавшая территорию империи, втрое или вчетверо возрастала в цене. Когда манса Муса в 1320 году отправился в паломничество в Мекку, он взял с собой пятьсот верблюдов, нагруженных золотом; его дары египетским святилищам и знатным людям вызвали инфляцию, по разным источникам достигавшую двадцати процентов. Европейские картографы украшали территорию Мали городами с позолоченными куполами, что было лишь небольшим преувеличением. Манса привез с собой из Египта архитектора для строительства мечетей и дворцов в Тимбукту и Гао; сохранился фрагмент михраба[260], а также зал для приемов в южной столице Ниани, основанной Сундиатой на краю лесов для контроля за торговлей орехами кола и золотом. Здесь, согласно Ибн-Калдуну, манса построил «удивительный дворец, весь в куполах, покрытых штукатуркой и украшенных ослепительно яркими арабесками»[261].

В 1352 году самый известный мусульманский путешественник выступил из Танжера в свое последнее большое странствие через пустыню Сахару, чтобы воочию увидеть империю Мали. Хотя говорили, что Ибн-Баттута был мало знаком с наукой, в действительности он получил типичное для сына магрибского аристократа образование. Совершив паломничество в Мекку, он почувствовал страсть «к странствиям по земле». Рассказы путешественника при дворе его повелителя в Фесе выслушивали с изумлением и приукрашивали при многократном повторении. Однако его свидетельства, которые дошли до нас из первых рук, чрезвычайно убедительны. Ко времени путешествия через Сахару он уже побывал на востоке Африки, в Индии, Аравии, Персии, землях Золотой Орды и предположительно в Китае, и его способности наблюдателя были в самом расцвете. Впервые с малийскими чиновниками он встретился в Валате. «Здесь, — жалуется он, — из-за их грубости и презрения к белому человеку я пожалел, что прибыл в их страну». Ибн-Баттута немедленно пережил культурный шок. Пища вызывала у него отвращение: он ведь не знал, сколько стоит привезти издалека драгоценное просо. Облегчаясь в воды Нигера, он рассердился, заметив, что за ним наблюдают: впоследствии он узнал, что наблюдателя приставили к нему для защиты от крокодилов. Его тревожили бесстыдство и вообще свобода женщин, но он одобрил то, как детей приковывают и держат на цепи, пока они не выучат Коран; он хвалит также «отвращение черных к несправедливости». Когда он добрался до дворца правителя, его поразила скромность самого мансы на фоне окружающей роскоши. На зонте повелителя сидела золотая птица, его шапка, колчан и ножны были из золота, но чтобы он проявил щедрость, следовало пристыдить его вопросом: «Что я скажу о тебе другим правителям?» Некоторые особенности придворного этикета показались путешественнику нелепыми, особенно проказы поэтов, одетых в перья, «с деревянными головами и красными клювами». Посольство людоедов, которому манса подарил рабыню, явилось поблагодарить за дар: руки послов были в крови жертвы, которую они только что сожрали. К счастью, пишет Ибн-Баттута, «они сказали, что есть белого человека вредно, потому что он неспелый»[262].