Испытание верностью - Ольга Арсентьева

Когда же Анна-Мария на экране принялась жаловаться, что этот сволочь Рауль не хочет признавать себя отцом ее будущего ребенка, Аделаида окончательно поняла, что и здесь не найти ей покоя.

А ведь покой – это все, что ей сейчас нужно.

Не думать. Не чувствовать. Просто дожить до завтрашнего утра, когда ей сделают операцию.

Все снова станет так, как прежде, словно ничего не было, и она перестанет наконец мучиться неизвестностью.

И хорошо, на самом деле, очень хорошо, что Карла сейчас нет рядом. Иначе он тоже бы переживал из-за всех этих «может быть» и «весьма вероятно».

Страдать – ему, после того, что он пережил, да мыслимое ли дело?!

Это хорошо, что его нет.

Хорошо, что он ни о чем так и не узнает.

Что это целиком ее решение и ее боль.

А потом – ах, как хочется верить! – все пройдет и забудется.

Аделаида уедет к нему, и ее переживания исчезнут, развеются, как туман.

И она еще сможет быть счастливой, честно и открыто глядя любимому в глаза.

* * *

Карл довольно хорошо умел определять время – по солнцу, по звездам, по внутренним ощущениям – и потому редко пользовался часами.

В данном случае ему это и не удалось бы, потому что часы остались в рюкзаке, а рюкзак был у Клауса.

Выйдя из пещеры и взглянув на солнце и тени на снегу, Карл решил, что сейчас половина десятого утра. Среда.

Определенно, среда.

Никак не четверг, и уж тем более не пятница.

Хотя его операционный шов выглядел так, будто прошла целая неделя. Чистая, безо всякого раздражения, кожа, мелкие, ровные, аккуратные стежки.

Умница Саддха, рассеянно подумал Карл, облачаясь в свою вычищенную, выстиранную и починенную одежду.

Вот только куда-то подевались письма от Деллы, до сего момента бережно хранимые в нагрудном кармане рубашки.

Ну и ладно, все равно он помнит их наизусть.

В пещере он был один. На столе стоял завтрак – ячий творог, политый медом.

Карл облизнул ложку – мед оказался настоящим, ароматным, тимьяновым, с характерным горьковатым привкусом.

Очередное доказательство того, что обитатели пещеры поддерживают регулярные отношения с нижележащим миром, что бы там ни утверждал Дэн-Ку.

Карл усмехнулся и принялся за творог.

Не успел он доесть, как вход в пещеру заслонила легкая тень. Он обернулся, но никого не увидел.

Карл неторопливо закончил завтрак.

Вышел из пещеры, сполоснул тарелку с ложкой оставшейся от умывания теплой водой.

Вернулся в пещеру.

Поставил чистую посуду на стол.

Не спеша прошелся вдоль полок, уставленных бесценным фарфором династии Мин, статуэтками Будды из нефрита и слоновой кости и ничего не стоящими безделушками из непальских сувенирных лавчонок. Достал из парчового футляра китайский рукописный свиток, украшенный красными шелковыми кистями, и, по-прежнему стоя спиной к входу, углубился в его изучение.

Сзади кто-то нетерпеливо откашлялся.

Потом еще раз.

Потом чьи-то неумелые, но старательные пальцы взяли несколько аккордов на цитре.

Тогда Карл отложил свиток и повернулся.

За бамбуковой занавеской мелькнул алый, расшитый золотом подол.

Карл взял свою куртку и вышел наружу.

* * *

– Разве я не красива?

– Ты ослепительна.

Это была сущая правда. Алое одеяние Саддхи горело и переливалось под ярким, почти космическим солнцем так, что смотреть на нее незащищенным взглядом оказалось практически невозможно.

Этого Саддха, долго и тщательно готовясь к сегодняшней встрече с Карлом, не учла. Девушка не подумала, что он будет ослеплен и потому не сумеет рассмотреть все детали ее наряда, подобранные, составленные и прорисованные в полном соответствии с древними канонами.

Платье Саддхи из праздничного ярко-красного атласа оказалось расшито золотыми драконами с жемчужными глазами. Высокий ворот с множеством яшмовых пуговок-хризантем сзади подпирал классическую прическу – «тучу». Тяжелый узел волос на затылке был стянут сеткой из золотых нитей и украшен жемчугом и бирюзой.

Вдоль нежно рдеющих персиковым румянцем щек были пущены две длинные, слегка подвитые черные пряди. Шесть больших золотых шпилек – фениксов с иероглифами «здоровье» и «долголетие» – и множество маленьких, в виде лотосов, горели и переливались на солнце так, что голова красавицы казалась объятой золотым пламенем. Агатовые глаза, подведенные черной тушью, сияли под тонко прорисованными бровями еще ярче шпилек.

Красавица улыбнулась замершему на последней ступени Карлу, кивнула головой – одна из шпилек вылетела и золотой искрой вонзилась в снег. Саддха, грациозно подобрав подол над расшитыми жемчугом туфельками, присела и подняла шпильку, и от этого движения воздух наполнился нежным серебристым звоном и тонким, волнующим ароматом изысканных благовоний.

Карл неосторожно глотнул этого воздуха, и на ледяном ветру его бросило в жар.

* * *

Карл нашел Саддху очень быстро, в двух шагах от пещеры.

Он проходил здесь и вчера, и сегодня утром и почему-то не видел в гладкой серебристой скале никакого прохода, а вот теперь он появился – узкая каменная лестница, уводящая на площадку, открытую небу и ледяному, как и положено на такой высоте, ветру.

И на площадке этой – Саддха, разодетая, как королева, стоит и сверкает нестерпимым для глаз блеском, от которого у него учащенно бьется сердце и звенит в ушах. И, что самое главное, путаются мысли.

А может, это все – последствия операции, сделанной неизвестно как и неизвестно под каким наркозом? Или горная болезнь, доставшая его с некоторым опозданием?..

Хорошо бы, если так…

Ненужная больше цитра лежала у ног красавицы. В руках она держала золотую чашу с чем-то сияющим, отбрасывающим огненные радужки на голубой снег и дрожащий, весь в переливах и тончайших звонах, воздух.

Красное с золотом платье Саддхи было традиционной одеждой тибетской невесты, а в руках она держала чашу с приданым.

Карл отступил на шаг, оперся о скалу и зажмурился.

* * *

– Иди ко мне, – приказал ему голос, отразившийся от скал и наполнивший окружающее пространство диковинными гармониками.

Не повиноваться ему было невозможно. Любой мужчина, услыхав этот голос, опрометью кинулся бы на зов и припал к ногам красавицы и королевы, ни о чем другом не мечтая, как положить свое сердце у ее сверкающих туфелек.