Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 29. Семен Альтов - Семен Теодорович Альтов

не убий, приюти. Коли рот человеку даден, не должен он пустовать.

Каждому свое. У кого дача, бассейн с лошадью, а у меня птичка порхает в полости рта. Чувствую себя как на лоне природы, причем лоно внутри. Губы приоткрыл — птичка оттуда чирикает. Люди озираются, понять не могут, кому так весело ни с того ни с сего? А у меня ощущение, будто я сам расчирикался. Кажется, выросли крылья! Пусть во рту! Зато крылья!

О чем веками мечтали — сбылось!

Песик

Как тебе песик? Погладить? Жить надоело?!

Ну что, звереныш, нравится дядя? Видал, хвостиком завилял — нравишься ты ему, нога твоя левая.

Не боись, он в наморднике. А инче в горло вцепится и висит, пока другое горло ему не подсунешь! Кто посмотрел косо, шагнул резко, икнул без предупреждения — покойник!

Шварцнегер, ко мне! Сидеть! Видишь — лег! Стоять! Место!.. Ушел. Во характер! Чтобы все по-евоному было!

Видал палец? Нет пальца, верно. Шварцнегера натаскивал, команду «апорт» разучивали. Зато научил. То ли тигры у него в роду были, то ли бензопила.

Счас ногу свою покажу. Стой, не падай! До кости дошел, пять швов наложили! Команду «фас» репетировали! Зато теперь скажешь «фас» — тут же ногу несет!

Где брат? Где брат… Отрабатывали охоту на медведя, где брат…

Чего? Говори громче. Ухо где? Во прыгучесть у псины! С угла комнаты рванул, на ухе повис, чего-то ему по телевизору не понравилось… Да не переживай, я вторым ухом слышу все, что мне надо.

Знают его у нас в районе, все знают: видишь, шарахаются! Грузовичок развернулся, другой дорогой поехал.

Шалунишка! Я его и кормлю в наморднике. А как ты думал? Специальный намордник на физиономию свою надеваю, а то он, когда жрет, родного отца схавает!

Зато рядом с ним чувствую себя в безопасности!

Комплект

По случаю взял своей косметичку английскую. Внутри дивности всякие: красочки, кисточки. Как говорится, набор «Раскрась себя сам!».

Моя на шею бросилась: «Спасибочки, дорогой! Но из чего прикажешь эту прелесть вынимать?»

Права женушка! Из ее кошелки потертой такую вещицу на людях не вытащишь: решат — своровала!

Поднатужился, купил сумочку из крокодиловой кожи, даже цена кусается!

Моя сумочку целует крепче, чем меня в молодости.

— Дорогой, неужели ты считаешь возможным любимой жене ходить с такой сумочкой и косметичкой в этих лохмотьях? — И остатки платья на себе в слезах рвет.

Стерва права!

Занял денег, купил ей платье французское все из лунного серебра.

Она в платье нырнула — француженкой вынырнула.

Тушью реснички свои навострила. Щечки в краску вогнала, встала рядом у зеркала — и понял я, что один из нас лишний.

Короче, в этом платье, с косметичкой в сумочке мою у меня увели.

Мужики, послушайте пострадавшего. Если вы свою любите — ничего ей не покупайте! В том, что есть, она никому, кроме вас, не нужна.

А вот если хотите избавиться — другой разговор!

Пластическая операция

До чего дошла медицина, с ума сойти можно! Лицо как сухофрукт съежилось. Фигурка оплыла, как свеча. Не то что мужчины, птицы и те шарахаются, как от пугала огородного.

А подружки подначивают: «Давай, Женя, ты себя не узнаешь! Мы как пластическую операцию сделали — отбоя от мужиков нет! Снаружи стали, как девочки, а опыт!.. Мужики от такого сочетания умом трогаются!»

Что делать? И хочется и колется. А вдруг неудачно?!

Глянула в зеркало. Нет, неудачней уже не будет!

Пошла.

Хирург говорит: «Не волнуйтесь, Евгения Петровна! Все будет хорошо. Вас усыпят. Ничего не почувствуете. Зато очнетесь другим человеком. Я вам гарантирую!»

Три часа под наркозом кромсали, резали поперек и вдоль. Натянули кожу на лице до того — нога в коленке не гнется!

Сидеть могу — только ноги вперед! Слова изо рта сквозь зубы — рот шире не растянуть! Только если пальцами! Так для этого надо руку в локте согнуть!

Упала бы в обморок, — ноги не гнутся!

А врач кругами ходит, приговаривает: «Не волнуйтесь! Это пока вам в себе тесно. Через пару дней кожа разносится — и привыкнете! Лучше в зеркало полюбуйтесть! Вы ахнете!»

Глянула я туда. Мама родная! Кто там такой?!

А врач руку жмет: «Поздравляю, Евгений Петрович!» Вот такие дела, мужики!

Невозможный человек

Поселился в доме сосед по имени Иван Петрович. С виду как все, а оказалось — невозможный человек!

Ходит и зудит: «Так жить невозможно! Так жить невозможно!» А сам при этом живет.

Ему говорят: «Взяли бы сами да умерли, как честный человек! А вы только других подначиваете! Допустим, так жить невозможно, но зачем вслух говорить, настроение портить?»

А Иван Петрович свое гнет: «Так жить невозможно!»

Ну и уговорил.

Настасья Филипповна, старушка восьмидесяти лет, послушалась его, на сквозняке что-то съела и умерла. Может, не из-за Иван Петровича, но в результате.

Григорьев, безработный профессор, под программу «Время» жену обнял и увлек из окна. Этаж девятый.

Иван Петрович ручки потирает: «А я что говорил! Так жить невозможно!»

И вправду стало жить невозможно, когда вокруг косяком умирают.

Тогда оставшиеся в живых сговорились, пригласили Ивана Петровича на крышу, салют посмотреть. И на шестом залпе с криками «ура» скинули вниз с божьей помощью.

Потом заявили: упавший утверждал «так жить невозможно», что и доказал личным примером.

Как Ивана Петровича не стало, вздохнули свободно, думали, другая жизнь начнется. Ан нет! Все то же самое! Никто вслух не говорит, но чувствуют одинаково — «так жить невозможно!»

Вот такой человек Иван Петрович. Умер, а дело его живет!

БЕГУЩАЯ СТРОКА…

Слово в слово

Восьмидесятые. Гостиница «Россия» в Москве. Тогда самая престижная. Отсюда строгости.

Мне надо спуститься, встретить знакомого. Коридорной на месте нет. Сам кладу ключ в свою ячейку, забираю оттуда гостиничный пропуск.

Стою у входа в гостиницу.

Подходит милиционер:

— Что вы здесь делаете?

— Жду товарища.

— Вы из этой гостиницы?

— Да.

— Извините.

Минут через двадцать человек в штатском:

— Что вы здесь делаете?

— Жду человека.

— Вы живете в гостинице?

— Да.

— Позвольте ваш пропуск.

Внимательно смотрит на пропуск, на меня, сверяет:

— Фамилия?

— Альтов.

— Имя?

— Семен.

— Отчество?

— Теодорович.

— Извините.

Знакомый подъезжает. Поднимаемся на этаж. Перед тем как положить пропуск на место и взять ключ, читаю на пропуске:

«Тарамбеков Исмаил Рабагетович»!

(По ошибке взял чужой пропуск!)

Но я-то был уверен в том, что протягиваю свой пропуск! Загипнотизировал человека в штатском!

Когда уверен, что говоришь правду, — врется легко.

* * *