Древо Иуды - Арчибальд Кронин

Раздался телефонный звонок: Мори поднялся и подошел к аппарату. Как он и предполагал, это была Фрида фон Альтисхофер.

— Доброе утро. Я не помешала?

— Ничуть.

— Тогда скажите быстро. Вам… лучше?

После ужасно проведенной ночи ему очень хотелось услышать слова сочувствия, но он понимал, что это неразумно.

— Определенно лучше.

— Я так рада… Какое облегчение, мой друг! Мы выйдем на прогулку сегодня утром?

— Очень бы хотелось. Однако… — Он прокашлялся и выложил вежливую отговорку, приготовленную заранее: вчера пришла телеграмма, чисто делового содержания, но неприятная, в чем Фрида сама могла убедиться, и чтобы все исправить, ему придется нанести визит своему британскому юристу. Ехать нужно этим утром.

В ответ наступила напряженная тишина, в которой он уловил удивление, разочарование, возможно, даже легкий испуг, но дама быстро пришла в себя.

— Разумеется, вам нужно ехать — вы ведь такой деловой человек. Но только не переутомляйтесь. И возвращайтесь поскорее, до моего отъезда в Баден. Сами знаете, вас будет здесь очень не хватать.

Артуро отвез его в аэропорт на «хамбере-универсале», задав таким образом тон скромности на все путешествие. В Цюрихе он привык обедать в «Баур-ау-Лак», но сегодня проехал мимо этого восхитительного отеля, сказав Артуро, выразившему недоумение, что, скорее всего, перекусит в самолете. В аэропорт они прибыли рано, однако самолет, к счастью, не задержался и ровно в два поднялся в воздух. Пока «Ди-си-семь» прорывался сквозь низкие облака в голубую высоту, напряжение, застывшее маской на лице, не ослабло, зато Мори охватил какой-то странный подъем чувств. Он возвращался наконец, возвращался спустя тридцать лет на свою родину. И почему он так долго откладывал? Ведь только там он мог найти покой, окончательное освобождение от угрызений, которые время от времени окутывали его темным, гнетущим облаком. Ему пришло на ум одно слово, нравоучительное и многообещающее. Он вовсе не был набожным, но вот оно: искупление! Он повторил это слово про себя медленно и серьезно.

Неожиданно его размышления, теперь в приподнятом ключе, были прерваны. Хорошенькая стюардесса в элегантной синей форме улыбалась ему, предлагая поесть, от чего он прежде отказался, а теперь счел вполне своевременным, глядя на прекрасную закуску, аппетитно разложенную на подносе: копченую лососину, крылышко цыпленка с тушеным сельдереем, «Персик Мельба»[40]и бокал превосходного шампанского. После, несмотря на отвратительную ночь, он несколько пришел в себя и продремал над Ирландским морем, не забывая, впрочем, поглядывать, не покажется ли шотландский берег. Престуик был замечен в половине седьмого в темно-синей дымке ранних сумерек, сквозь которые начали пробиваться крошечные огоньки. Приземлился самолет идеально мягко, а через несколько минут Мори уже слушал с учащенным пульсом почти забытый родной говор. С непокрытой головой, шагая по бетонной полосе, он глубоко вдыхал чистый воздух Южной Шотландии.

Дома, наконец… дома. Бессознательно он пробормотал знаменитые слова Роб Роя Макгрегора:[41]«Я на своей родной земле». Эмоции захлестнули его.

Пройдя таможню, он увидел поджидавший автобус и вскоре уже катил по гладкой дороге через Эрширские угодья, непрерывно протирая запотевшее стекло, чтобы одним глазком выхватить темнеющий пейзаж. Времени он почти не замечал, пока его не вернул к действительности шум транспорта: они подъехали к воздушному терминалу в Уинтоне.

Он взял такси до отеля «Центральный», где получил номер на тихой стороне, подальше от вокзальных платформ и шума поездов. Было поздно, и он устал. Ему принесли молока и сэндвичей; а потом, приняв горячую ванну — отмокал минут пятнадцать, чтобы снять нервное напряжение, — он лег спать. И заснул мгновенно.

На следующее утро, проснувшись рано от острого сознания, что он находится в Уинтоне, физически присутствует в городе своей юности, видевшем его титанические усилия как студента, ему пришлось подавить почти все сантименты. Он должен оставаться спокойным и рассудительным накануне величайшего поворотного события в своей жизни. Поэтому Мори быстро поднялся, оделся и спустился на завтрак в теплую, устланную красным ковром кофейню, где впервые за тридцать лет посмаковал настоящую шотландскую овсянку со сливками, за которой последовала, в сопровождении чая и гренок, местная копченая пикша, и все это время он не переставал думать о важных перспективах грядущего дня.

Допив третью чашку превосходного чая, он сразу отправился в гостиную, взял уинтонский «Геральд» и, просмотрев объявления, узнал название агентства по прокату автомобилей. Скромная машинка, вполне неприметная, поможет ему совершить путешествие в Ардфиллан, а если понадобится, то и все дальнейшие передвижения. Непонятно почему, но он не обратился к портье, чтобы тот организовал ему аренду автомобиля, а сам позвонил в агентство. Мог бы он объяснить такое нерациональное поведение? В отеле его никто не знал, и вряд ли он встретил бы здесь знакомых, тем не менее внутреннее чутье побуждало его действовать скрытно. Как бы там ни было, выслушав требование, чтобы машину, небольшую стандартную модель, доставили к отелю как можно скорее, ему пообещали, после некоторого нажима с его стороны, выполнить заказ к часу дня.

Не находя себе места, он взглянул на циферблат: стрелки показывали несколько минут двенадцатого. Оставалось как-то провести два часа, и он покинул отель, поддавшись желанию совершить краткое паломничество по знакомым местам своей юности. Город — серый, холодный, вечно измазанный сажей и весь в дыму — почти не изменился с тех дней, когда он бродил по его грязным и шумным мостовым. На углу Грант и Александра-стрит он сел в желтый трамвай, идущий в Элдонгров-парк, и, выйдя у парковых ворот, медленно прошелся среди деревьев, а потом, совсем погрустнев, поднялся на холм к университету. Но здесь, в тени старых галерей, воспоминания о студенческих днях причинили своей остротой столько боли, что, побродив немного, он поспешил уйти с территории и у нижних ворот миновал магазинчик «Гилхаус», где когда-то продал свой микроскоп, чтобы купить для Мэри колечко с маленьким голубым камушком. Глаза его увлажнились. Какой жалкий подарок по сравнению с теми дарами, какими он мог бы осыпать ее теперь. Но в то время он выложил за него все до единого пенни. Никто не смог бы обвинить его в скаредности или в малейшем предвидении того, что затем последовало.

От Элдонгрова до квартиры в Блэрхилл было совсем недалеко, и, поддавшись настроению, он выбрал дорогу через холм, спускавшийся к докам. Да, его старое жилище стояло на месте, никуда не делся этот позорный барак, стал лишь грязнее и отвратительнее, чем прежде. Подняв голову, он живо представил себя молодым, склонившимся над книгами за узким чердачным окошком. Вспомнил, как пробивался и терпел, готовясь к великой и чудесной карьере.