О, возлюбленная моя! Письма жене - Вольф Мессинг

Не сиди как привязанная в Ташкенте, в этом нет никакой необходимости, дорогая моя. Съезди туда, съезди сюда, считай, что ты приехала сюда в отпуск. Погода замечательная, дел никаких нет — почему бы не воспользоваться столь удачным случаем? От того, что ты будешь сидеть в номере и вздыхать, мне лучше не станет. Наоборот, я стану лучше себя чувствовать и скорее пойду на поправку, если буду знать, что моя драгоценная женушка наслаждается жизнью в полную меру. Больному надо создавать все условия для скорейшего выздоровления — ты согласна с этим? Думаю, что согласна. Тогда сделай так, чтобы я не переживал за тебя. Хватит мне переживаний по поводу пропущенных выступлений. Ты же знаешь, как я не люблю подводить людей. Короче говоря, если хочешь порадовать меня, любимая моя, то наслаждайся отдыхом.

Вот еще одно поручение. У Виктора и Фиры (ну ты помнишь) скоро годовщина свадьбы. Я хотел купить здесь на базаре какое-нибудь красивое блюдо, или кувшинчики, или что-то еще восточное, ручной работы. Ты же знаешь, как Фира любит такие вещи. Посмотри, дорогая моя, что здесь продают, и выбери на свой вкус. А Маше купи какой-нибудь яркий платок. Такой, чтобы «глаз без ножа резал», как сказала бы моя бабка Рейзл. Маша будет рада без памяти. Только яркий, непременно яркий! Выбирай не на свой вкус, а на Машин. И себе непременно купи что-нибудь. Считай, что это тебе от меня подарок.

Не удивляйся тому, любовь моя, что твой больной муж пишет тебе такое длинное письмо. Я пишу его не сразу, а с перерывами. Вот только что ко мне приходили доктора. Здесь от недостатка внимания страдать не приходится. То доктор придет на обход, то придет с заведующим отделением, а сейчас приходил и с заведующим, и с профессором. Зрителей, то есть тех, кто приходит просто для того, чтобы поглазеть на меня, я не считаю. Пусть смотрят.

Среди местных врачей нашелся один мой земляк, еврей из Отвоцка, это недалеко от Гуры. Мы с ним вспомнили родные места. Он бывал в Гуре, кое-кого там знал. Земляка встретить всегда приятно, даже если лежишь в инфекционной больнице. Земляка моего зовут Абрам Ильич. Если тебе не будет достаточно того, что рассказывают обо мне мой доктор и заведующий отделением, то обратись к Абраму Ильичу. Он подтвердит, что мое состояние не внушает опасений и что мое выздоровление — вопрос времени. Удивляюсь тому, какой вред человеку могут причинить эти невидимые глазом микробы! Уму непостижимо.

Да, вот еще, совсем забыл — купи на подарки штук пять-шесть красивых расшитых бисером тюбетеек.

На этом мои поручения и мои новости заканчиваются. Но письмо еще не заканчиваю. Прежде хочу написать о том, как я счастлив, потому что у меня есть ты, моя драгоценная Аидочка. Что бы ни случилось, я знаю, что ты рядом, что я могу на тебя рассчитывать. Для такого одинокого человека, как я, это не просто важно, а очень-очень важно. Моя мать умерла рано и не смогла дать мне столько любви, сколько собиралась дать. Мой отец был суров, и много любви я от него не увидел. Было время, когда я считал себя обделенным любовью, но после того, как в моей жизни появилась ты, я уже так не считаю. Знаешь, что я сейчас подумал, любимая моя? Только изголодавшийся человек может по достоинству оценить вкус еды. Только истосковавшееся по любви сердце способно любить в полную силу, по-настоящему, несмотря ни на что, вопреки всему, любить ради самой любви. Не поняв, как плохо жить без любви, невозможно оценить этот Божий дар по достоинству. Долгие годы я считал себя обделенным, не зная, что на самом деле я иду к своему счастью, только моя дорога длинна и извилиста. Но тем больше радость в конце пути! Дважды в жизни я был счастлив по-настоящему. Первый раз, когда встретился на границе с советским патрулем, и второй раз, когда встретил тебя, любовь моя.

Стоит только расстаться с тобой, несравненная моя, пускай и ненадолго, как я сразу же начинаю вспоминать то время, когда в моей жизни не было тебя. Вспоминаю и радуюсь тому, что сейчас у меня есть ты. Вот и сейчас тоже радуюсь. Мне так хорошо с тобой, что Бог считает нужным время от времени ненадолго разлучать нас, чтобы я немного остыл, успокоился и в очередной раз возблагодарил бы Его за столь щедрый, поистине бесценный дар. Знаешь, дорогая моя (и клянусь тебе, что в этом нет ни слова преувеличения или неправды), когда я пишу тебе письмо, то забываю о том, где я сейчас нахожусь, и чувствую, как с каждой минутой мне становится все лучше и лучше. Как будто ты протягиваешь руку и гладишь меня по голове. О, как же я люблю твои ласковые прикосновения! Сильнее их люблю только твои поцелуи! Жаль, что здесь не разрешены посещения, но, с другой стороны, это правильно. Любезный Абрам Ильич сказал, что может дать тебе халат и провести тебя ко мне под видом сотрудницы, но я попросил его не делать этого и тебя прошу, даже не прошу, а требую, чтобы ты не приходила бы ко мне. Это все же инфекционная больница, и от нее лучше держаться подальше. Еще не хватало, драгоценная моя, чтобы ты подхватила бы здесь какую-нибудь заразу. Это главный довод, но есть и еще один. Я не хочу, чтобы ты видела меня в таком виде, в каком я пребываю сейчас. Вот приду в себя, и тогда уже на меня можно будет смотреть без отвращения. Пока что, глядя на свое отражение в оконном стекле, я качаю головой и говорю себе: «Пугало!» Ничего страшного, но вид у меня отталкивающий, что да, то да.

Люблю тебя, моя драгоценная женушка, так крепко, как никто больше любить не способен. Целую тебя тысячу раз. Желаю тебе хорошо отдохнуть, пока я валяюсь здесь.

Твой В.

P. S. Когда ты закончишь читать это письмо, то увидишь, что санитарка, выступившая в роли почтальона, стоит около тебя. Она ждет не только твоего ответного письма, но и вознаграждения. Здесь принято благодарить рублем за каждое доброе дело. Дай ей пять рублей. Не удивляйся, это обычная здешняя такса за такую услугу.

17 октября 1958 года

Дорогая моя Аидочка!

Сегодня я проснулся в страшном испуге. Мне показалось, будто потолок падает на меня, все рушится, меня заваливает обломками. Придя в себя, я понял, что это был не сон, а видение. Похожее на то, что было у меня накануне твоего дня рождения. Я сосредоточился и мысленно вернулся к увиденному. Знаешь, что я увидел? Землетрясение, которое почти полностью разрушит Ташкент. Оно произойдет рано утром 26 апреля 1966 года. Разбитые часы, которые я видел, показывали пять часов двадцать три минуты. Страшно подумать, что через восемь лет этого прекрасного города не станет! Видение видением, но все, что не случилось, можно предотвратить или хотя бы уменьшить последствия. 26 апреля вообще несчастный день для Советского Союза[129].

Я не хочу говорить об этом в больнице, драгоценная моя, по двум причинам. Первая — я не собираюсь сеять панические слухи. Вторая — я не хочу больше общаться с психиатром. О таком надо говорить в горкоме или в ЦК. Это вопрос государственной важности. Поэтому прошу тебя поговорить с Зариповым относительно моей встречи с кем-то из местного руководства. Пусть так и скажет — по вопросу государственной важности. Я уверен, что местное руководство знает, кто такой Вольф Мессинг. Причины Зарипову не открывай, скажи, что не знаешь ее (прости, дорогая моя, что вынуждаю тебя лгать). Если Зарипов не сможет устроить такую встречу, не переживай — после выписки я сам приду в горком и дойду до первого секретаря, что бы мне это ни стоило. Дело слишком серьезное для того, чтобы колебаться, — этично или неэтично использовать мои способности. Конечно же, этично. Но если у Зарипова получится договориться, будет лучше. Я не знаю, насколько хорошо я буду чувствовать себя сразу же после выписки. Не в смысле физического здоровья, дорогая моя, с этим все будет в порядке. Сил прибавляется с каждым днем. Я не знаю, насколько хорошо смогу концентрироваться. Сегодня, например, на то, чтобы увидеть картину землетрясения, мне понадобилось около часа. Ну, ты понимаешь. Точнее — ты меня знаешь.