Amore & Amaretti - Виктория Косфорд

Любовь и ненависть прокатываются по нашей кухне, словно волны жара. Вито по-прежнему ведет против меня молчаливую войну — то, что я настучала на него Джанфранко, делу не помогло, — но зато Альваро теперь то и дело подмигивает мне через плиту и шепчет мне в ухо: «una bella trombatina» («отлично покувыркались»). Всего через пару недель все это кончится.

Мы с Альваро все же не удержались от потного, голодного секса, включив телевизор на полную громкость, чтобы спящий Вито ничего не услышал, и я теперь хожу, сияя, и понимаю — ко мне вернулось почти забытое ощущение себя желанной и нужной. Альваро хочет меня, невзирая на мои лишние килограммы. Рита в последнее время у нас почти не появляется, и я этому рада; несмотря на то что наши эскапады заставляют меня сиять, это все же предательство по отношению к ней. Я также понимаю, что никакая это не любовь — наши лихорадочные встречи продолжаются из-за необходимости, из-за одиночества, это всего лишь дружеский обмен теплом и лаской. Но все равно в самый неподходящий момент у меня на лице появляется глупая улыбка.

Фаджоли лесси (вареная фасоль)

Замочите на ночь 500 г сухой фасоли каннеллини (мелкой белой). На следующий день отварите в той же воде, добавив 1–2 нарезанных стебля сельдерея, 3–4 очищенных и нарезанных зубчика чеснока, 1 очищенную и нарезанную луковицу, 1 крупно нарезанный помидор и соль. Когда вода закипит, уменьшите огонь и варите до мягкости. Слейте воду, приправьте и полейте оливковым маслом. Прекрасный овощной гарнир, который также можно подавать на поджаренных чесночных гренках.

Теперь даже обеды в честь крестин и причастий случаются редко. Чинция почти не заглядывает к нам, по большей части она торчит во флорентийской квартире Джанфранко и занимается ребенком.

Джанфранко никогда не предупреждает нас о своих визитах, потому мы всегда начеку, однако он появляется все реже и реже. Я делаю роскошную густую риболлиту[18] на основе минестроне и провожу мечтательные часы, по локоть погрузив руки в кастрюли с ярко-красным маслянистым соусом из бычьих хвостов и отделяя мясо от костей. Джанфранко добавляет половник этого соуса в кастрюлю с ризотто из лука-порея и создает очередной шедевр. Нарезав целую коробку зеленых помидоров, он обжаривает огромное количество лука в сливочном масле и тушит помидоры, пока они не превращаются в густой соус, который мы подаем с фузилли, щедро посыпанными тертым пекорино. В гигантскую сковороду с жареной свининой он льет вин санто и клубничный ликер — распространяющийся аромат просто великолепен, — а затем добавляет свежие каштаны, которые мы весь день трудолюбиво чистили.

Тарелку со шпинатом, приготовленным с большим количеством чеснока и чили, я поливаю зеленым оливковым маслом — оно совсем свежее, его буквально сегодня утром привез Мауро. На дворе середина ноября, скоро мне уезжать. Альваро замечает, что я стала какой-то рассеянной, отстраненной, витаю в облаках, и я прекрасно понимаю, что он имеет в виду: ведь я уже начала намеренно отдаляться от Италии и всего, что с ней связано, и готовиться к возвращению и к совершенно иной жизни — своей маленькой квартире и утомительному порочному кругу ничем непримечательного существования.

В момент временного умопомрачения решаю, что перед возвращением в Австралию непременно должна отужинать в энотеке «Пинкьорри», флорентийском ресторане — обладателе мишленовской звезды. Мало того, мне почему-то ударяет в голову пойти туда с Игнацио. Я знаю, что это очень дорого, но готова воспользоваться кредитной картой. Я решаю, что это будет подарок на день рождения Игнацио, знак моей благодарности ему и прощальный подарок себе самой.

Мы встречаемся, как и договорились, в небольшом баре неподалеку. Ресторан находится на той же улице, где мы когда-то жили, там же, где когда-то, в другой жизни, я недолго училась на курсах в институте Микеланджело. Игнацио прекрасен в хорошо скроенном костюме песочного цвета; его волосы зачесаны назад, а в темных глазах танцуют искорки. Он проводит меня сквозь тяжелые чугунные ворота к роскошному входу в ресторан, в котором царит торжественная тишина. Мы садимся за столик в углу; вокруг канделябры и официанты в накрахмаленных рубашках. Здесь все пропитано утонченной атмосферой роскоши и benessere — благополучия. Официант отодвигает для нас массивные стулья с высокими спинками. На столе с геометрической точностью расставлены хрустальные бокалы на тончайших ножках, благоухают цветы; в зале звучит приглушенная классическая музыка.

Это похоже на сцену из пьесы, и весь вечер мы разговариваем полушепотом. Из двух меню, напечатанных на дорогой бумаге, нам следует выбрать меню туристико из соображений экономии — комплексные обеды всего по 150 тысяч лир без вина.

Зачарованная происходящим, я начинаю думать, что все остальные гости ресторана принадлежат к другому, привилегированному миру, о котором я только читала в книжках, но никогда не видела воочию: пара за соседним столиком, что заказывает по стандартному меню и за весь вечер едва обменивается парой слов: у него мешки под глазами, она худая и чопорная; к основному блюду он заказывает чай, который приносят в серебряном чайнике, словно подчеркивая высочайшую степень элегантности заведения. За большим столиком сидят восемь человек; у них ухоженные лица, словно высеченные из мрамора. Пожилой мужчина ужинает в одиночестве; это явно постоянный клиент, судя по уверенности, с которой он подзывает к столику официанта, салфетке, небрежно брошенной на колени, и изысканной скуке на его лице.

Каждое блюдо, прибывающее на наш столик, еще более умопомрачительно, чем предыдущее. Мы пьем игристое мюллер-тургау[19]под первые несколько блюд: панцанелла с пригоршней анчоусов и ложкой песто, жаренная на гриле барабулька с пюре из фенхеля и картофельные тортелли со стружкой из белых трюфелей. Затем — мягкое тиньянелло[20]с креветками, обернутыми панчеттой и запеченными на подушке из спельты, рыбный суп, утка в липком бальзамическом соусе, кусочек пармезана на тарелке с козьим сыром и тушеными грушами с густым бальзамическим уксусом, похожим на сироп, и, наконец, нежный, крошащийся яблочный пирог с коричным мороженым.

Во время еды мы погружаемся в какой-то транс; все это время вокруг порхают официанты, готовые удовлетворить любое наше желание: подливают нам вина и воды, бесшумно исчезают с тарелками и приносят новые, почти как люди-невидимки. С кофе появляются два подноса с десертными винами, минипирожными, печеньем и птифурами, похожими на драгоценные камушки, — все это мы не заказывали, и выглядят сладости слишком красиво, чтобы их есть, но мы все же едим. Приносят счет на 500 тысяч лир, что кажется почти смехотворно низкой суммой за все съеденные нами деликатесы, особенно если учесть, что я была готова заплатить 600 тысяч. С легкостью оставляю 50 тысяч на чай, хотя ровно столько стоит ужин на двоих в «Ла Кантинетте».