Одна в пустой комнате - Александр Барр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аркадий мотает головой.
Запомнить букву из второго слова и подставить в другие не получится. Этот символ повторяется всего один раз.
И это никак не приближает нас к разгадке.
Читаю дальше.
Мне советуют найти наиболее часто употребляемые символы и буквы шифра. Предлагают поискать двойные символы и короткие слова в зашифрованном тексте.
В кровавом ребусе есть четыре повторяющихся символа.
– Три из них в первом слове, два – в третьем.
Я рассуждаю вслух, а Аркадий помечает на листке все мои находки. Кажется, он и не собирается думать. Он по своему обыкновению механически выполняет физическую часть и старается не мешать.
В книге написано, что нужно обращать особое внимание на апострофы и прочие символы вокруг.
Еще раз внимательно смотрю на послание.
На картинке я вижу лишь подтеки и восклицательный знак в конце надписи. Никаких дополнительных апострофов или чего-то похожего. Подтеки крови явно не специально оставлены…
– А восклицательный знак, он и в Африке восклицательный, – говорит Аркадий и смеется над своей тупой шуткой.
– Есть шифр, должен быть и ключ, – продолжаю рассуждать вслух и проглатываю подсахаренный зеленый чай.
Листаю книгу.
«Полиалфавитные шифры».
В них создаются шифрующие алфавиты.
Для такого шифрования часто используют символы нескольких алфавитов. «Шифр Тритемиуса», использует таблицу символов в двадцать шесть клеток. И это усовершенствованный шифр подстановки.
Я несколько раз перечитываю абзац, но никак не могу разобраться в коряво составленном тексте.
Мне уже надоедает.
У меня недостаточно терпения, да и что скрывать, недостаточно мозгов для таких занятий.
– По алгоритму шифрования, каждый символ смещается на символ, отстающий от данного символа на некоторый шаг. – Аркадий медленно читает вслух. Он искренне хочет мне помочь.
А я закрываю книгу, достаю сигарету и сажусь ближе к окну. Аркадий обыкновенно против курения, но сегодня не протестует и послушно затягивается никотином.
Я отдергиваю занавеску и смотрю во двор.
– Где сейчас Рита?
Аркадий, естественно, молчит.
– Ты не помнишь, когда в последний раз ее видел?
Я знаю, что он ничего не скажет. Я говорю, просто чтобы говорить, просто чтобы не сидеть в тишине.
– Нет.
Аркадий говорит «нет», и я от неожиданности давлюсь дымом и начинаю кашлять.
Он впервые мне ответил. Впервые со мной заговорил.
Вернее, он и раньше вставлял свои пять копеек, но только сейчас осознанно вступил со мной в диалог.
– Если честно, я вообще слабо помню, что произошло. – Он стряхивает пепел и сует сигарету мне в рот. – И я не совсем понимаю… Вернее, совсем не понимаю, что сейчас происходит. – Он говорит, и я слышу, что голос Аркадия звучит абсолютно как мой. Тот же тембр, та же интонация. – Почему я здесь? Где моя Рита? И что это вообще за место такое?
На этот раз молчу я.
Я не знаю, что ответить.
Я и сам не помню, как очутился здесь. Помню, что уже давно живу в этом доме. Знаю, где чулан, в котором Аркадий пристегивает себя к цепи на ночь. Сейчас, кстати, тоже пристегивается, несмотря на то что Рита давно не возвращалась.
Я помню, что в соседней комнате живет… Жила девушка…
– Потерял память?
Аркадий спрашивает, и, естественно, он уже знает, что я отвечу.
– Помню обрывки, – отвечаю, несмотря на то, что знаю, что Аркадий уже давно знает мой ответ.
– Это из-за укола, – говорит Аркадий и запинается.
Я спрашиваю, какого еще укола, и машинально трогаю себя за плечо.
– Это.
– Же.
– Я.
– Написал.
– На.
– Стене.
– Тот.
– Шифр.
По очереди с Аркадием произносим фразу, я бросаю окурок и бегом возвращаюсь за стол. Кажется, я что-то вспомнил. Кажется, нащупал что-то невероятно важное.
– Это послание тебе? – Аркадий спрашивает шепотом, чтобы не мешать мне думать.
– Не знаю, – почему-то отвечаю тоже шепотом. – Думаю, я написал что-то важное. И я, похоже, знал, что все забуду. Поэтому, видимо, и разбросал эти крошки.
– Какие?
– Ну как Гензель и Гретель, – отвечаю все еще шепотом. – Ай, да не важно! – говорю во весь голос, отмахиваюсь от надоедливого Аркадия и еще раз перечитываю послание.
Я перелистываю исписанную страницу. Просматриваю пометки. Совмещаю символы и записываю на ладонь то, что получается.
– Первая буква «и».
Я уверен.
Не могу объяснить почему, но уверен. Дописываю на ладонь и подставляю в шифр буквы.
– Значит, третья в этом слове. Еще четвертая и шестая в другом, тоже будут «и», – говорим хором с Аркадием.
Я пересчитываю символы, обвожу их в кружок, фиксирую результаты. Сопоставляю данные и подставляю их в формулу.
Я продолжаю записывать правильные буквы на ладонь.
Следую по стрелке из таблицы, прочерчиваю через весь листок линию, считаю и переписываю.
Когда последний символ занимает место на руке, Аркадий громко и четко зачитывает вслух:
– Иди в полицию!
Аркадий счастлив. Наконец нам удалось разгадать послание.
Он хлопает в ладоши, радуется как ребенок, выпивает остывший чай и плюется чаинками. А я смотрю на это все и думаю, что я уже много раз видел на стене эту надпись. Эта далеко не первая. И еще я думаю, что ох не просто будет мне убедить Аркадия пойти со мной.
На руке написано: «Иди в полицию!»
И я чувствую, что нужно поторапливаться. Иначе случится что-то жуткое, что-то непоправимое.
А еще я чувствую страх Аркадия. И уверен, что боится он совсем не напрасно.
⁂
– Эти надписи сделал я. Вернее, не все. Только одну из них, – говорю, шепелявлю. Нижняя губа сильно опухла, болит, и мне трудно выговаривать слова.
Федор Петрович не смотрит на меня. Он, скорее всего, знает, о каких надписях я говорю, но хочет, чтобы я сам пояснил.
– Те, что на фотографиях. Вы спрафывали. – Терплю боль и повторяю более разборчиво. – Спрашивали, что значат те символы. Я вспомнил.
Десна кровит, я с трудом проглатываю густую слюну. Она теплая, тягучая, с металлическим привкусом.
Федор Петрович в курсе, чего мне стоило вернуть память. Каким способом мне вправляли мозги.