Самурай Ярослава Мудрого - Александр Ледащёв

Затем я глухой ночью завалился спать.

Утром меня привычным душем поднял вредный старик, я успел только умыться и позаниматься, как у ворот застучали. Грозный пес мой бросился грудью встретить врага, захлебываясь рыком, но я ухватил его под пузо и закрыл в доме.

Это явилась ко мне плотницкая артель, предводительствуемая говорливым Карпом. Соратники его оказались ему под стать. Я показал место, где планировалось додзе, указал размеры, велев ничего во дворе не трогать. Само же додзе ставилось за избой, на пустом поле, где должен был быть огород. Рисунок я сделал еще с вечера, все же хотелось мне пагодной крыши. Карп в задумчивости помотал бородищей и кивнул, наконец.

Артель дело знала туго. Даже камни, огромные валуны, чтобы подложить под углы строения, они привезли с собой! Лес же ввезли сразу после того, как они приехали, и, прокатившись по двору, сгрузили бревна за избой. Я с приятностию сделал им ручкой, и возчики уехали за деньгами к княжьему терему, а плотнички, кратко помолившись, приступили к работе.

Да, Николай Васильевич Гоголь верные слова вложил в уста своего персонажа, говоря о том, что если плотник хорошо владеет топором, то он готов два часа над ним простоять, любуясь.

Чем я и занимался. Разница была в том, что плотников была целая артель, и додзе мое росло как на дрожжах. Так и сделают ведь к вечеру, как и сулили. Молча. Однако ораву-то эту надобно кормить? Надо. Так что снова мне идти на торг. А все потому, что баб так и не купил! Послал бы сейчас на торг и сидел бы, любовался работой. А теперь и на торг, и еще бы сообразить, сколько и чего брать на всю артель да как готовить!

В калитку чинно, как званый гость, вошел чиновник для особо мелких поручений. О! Вот его-то мне и надо. Я напустил на себя суровость матерого шифу и поманил Поспелку пальцем. Тот подбежал.

– Здрав будь, Ферзь! – Мальчишка поклонился. Судя по всему, он нынче долго и старательно умывался и приводил себя в порядок.

– И тебе поздорову, Поспелка. Вот тебе дело. У меня тут работает плотницкая артель, ладят двор для занятий наших. А я вчера не озаботился, ничего не купил. Так что вот тебе корзину, слетай на торг и купи там на всю артель съестного. Ну всего, чего надо, в общем. Посчитай артельщиков, себя да меня. Скажешь, сколько денег надо.

Поспел солидно кивнул головой, сбегал за избу, вскоре, многодумно морща детский гладкий лоб, вернулся и вошел в дом, что-то пробормотав на крыльце. Вышел с корзиной, подошел ко мне, я высыпал на ладонь несколько монет и протянул ему, Поспелка взял, сколько ему было надо, и скрылся за калиткой. Я же было вернулся к плотникам, как у калитки кто-то отчаянно заколотил железным кольцом.

– Наставник! Наставник Ферзь! – вопил кто-то омерзительным фальцетом.

Евнух, что ли, просится? Зачем?! Да и откуда на Руси евнух? Да и какая мне разница, о чем я думаю? Крик этот заполошный, надрывный сбил с толку, вот чего. Ну я тебя, среднеполого! Я дернул калитку. За ней стоял здоровенный дядя и испуганными голубыми глазами смотрел на меня, но тут же с неистовым любопытством окинул двор жадным взглядом.

– Чего орешь, дядя? Я наставник Ферзь. С какой бедой до меня? – спросил я сердито.

– Дык как не орать-то, батюшка, страшно же во двор-то зайти, как же ты бы меня еще услышал-то? – искренне удивился дядя.

– Понятно. Зайти страшно, но докричаться надо. Лучше на весь конец орать, как резаному. Так что хотел-то? Посмотреть, как и чем тут может человек заниматься?

– Нет, наставник, тысяцкий Ратьша велел тебе быть ввечеру у княжьего терема.

– Ввечеру? Буду ввечеру, а что ж ты утром-то примчался, дядя? – все еще недовольно спросил я.

– А чтобы ты к вечеру был готов, наставник! – с некоторым удивлением от непонимания мной простых вещей молвил гонец.

– Хитро! – восторженно отметил я.

– А как иначе-то, наставник! – Дядя задорно мне подмигнул. – Без хитринки в нашем деле нельзя!

– В каком деле-то? У ворот орать? Да, тут без хитрости никуда. Ладно, дядя, скажешь тысяцкому, что буду непременно, – закончил я этот фарс, и дядя, поклонившись, облегченно зашагал по улице.

Я же прикрыл калитку и задумчиво закурил. К терему? Ввечеру? К добру ли, к худу ли? Или просто так, по работе? А время для наставления, к примеру, только ввечеру и нашлось? Тут гадай не гадай, не угадать. Так что не стану забивать себе голову ненужными мыслями. Усилием воли отогнал кучу вздора, завертевшегося было в голове, вернулся к плотникам. Да, додзе росло просто на глазах. Если они такой темп продержат до вечера, то к вечеру и закруглятся, жаль, что без меня.

Тут в калитку вошла степенно корзина, за которой потерялся чиновник для особо мелких поручений. Я подошел к мальчишке и сказал: «В дом неси». Что тот и сделал, корзину поставил у стола и опрометью выскочил во двор. «Черная», судя по всему, еще долго будет страшным местом, люди неохотно расстаются с такими вещами, как страх или боль. Мне только на руку, пока собака моя не подросла, мощная и злобная которая.

А собака моя тем часом предерзко обнюхивала корзину и пыталась ее опрокинуть на пол, за что получила по заднице тряпкой с приговоркой «Нельзя!» и ретировалась.

– Дед! – позвал я, убедившись, что дверь закрыта.

– Тут я, – проворчал нежить, оказавшись у стола.

– Дед, тут вот корзина снеди, ее бы приготовить на всю артель. В артели народу…

– Да, давай еще мне расскажи, сколько в ней народу, – перебил меня домовой высокомерно. Я смутился. – Ладно, будет им обед, ступай себе по делам своим.

– Спасибо, Дед! – искренне поблагодарил я Деда, так как понятия не имел, как приготовить еды на такую ораву. Нет, пора мне покупать… Уже и самому смешно.

Я снова вернулся к плотникам. Поспел был уже там, завороженно смотрел, как работают плотники. Но стоял при этом очень вызывающе, как-никак, с княжьего подворья человек, ученик Ферзя, а не плотник какой-то. Я щелкнул его, подкравшись, в нос, и государственный человек взвизгнул и чихнул.

– Будь здоров, Поспелка, – усмехнулся я.

– Спасибо! – ответил, несколько смутившись и став поскромнее, Поспел.

– Как тебе изба, что строится? – спросил я у государственного мужа. Тот принял важный вид.

– Какая-то не наша изба, новая какая-то, как заморская. Ты, наставник, не из-за моря ли к нам пожаловал? – Глаза Поспелки просто кипели любопытством, и я отогнал мысль, что не от себя он этот вопрос задает.

– Не помню, Поспелка. Может, из-за моря. Но откуда бы я тогда речь знал? Обычай, вежество? Наверное, я все-таки отсюда.

– Наверное. Да ты не печалься, наставник, когда-нибудь вернется память. У нас был такой дружинник, ему о шлем бревно поломали. Пропала память, как не было. А через две зимы вернулась, когда он спьяну башкой-то в дверь воткнулся, а с косяка на голову-то ему – подкова! – утешил меня Поспелка.