Драконова воля. Книга вторая - Агата Грин

Блейн откинулся на спинку стула и произнес лишь одно слово:

— Слушаю.

Наклонившись к нему, я повторила то, что сказала на улице:

— Рензо знает не все. Я не сказала ему, что переродилась, и он считает, что там, в Дреафраде, через меня Великий Дракон являл свою волю.

— Почему ты не рассказала ему о перерождении?

— Когда мы познакомились, я и так слыла особой скандальной, и мне не хотелось еще и пугать его перерождением. Но мы сейчас не об этом. Когда мы проезжали через Дреафрад, я уже была беременна и плохо себя чувствовала. Я отошла подальше и упала на виверну. Но я не думаю, что это была случайность. Мне кажется, это связано с тем, что после беременности я стала лучше воспринимать других пладов.

— Это сродни животному чутью. Плад всегда ощущает другого плада.

— А драконоподобных? Я ведь не просто упала на виверну, я еще и захотела ее коснуться, а когда коснулась, со мной произошло что-то такое… — я замолкла, не зная, то ли сказать ему о своих родителях, то ли нет. — На меня накатило, и я стала видеть образы.

— Похоже на то, что рассказывал перерожденный король Эйрик.

— Да, но король Эйрик видел образы в огне, а я после того, как коснулась виверны.

— Почему «виверны», а не «виверна»?

— Потому что это была она, — уверенно сказала я. — Я почувствовала, что это женщина.

— Женщина? Не самка? — уточнил Блейн. — Тоже считаешь, что отвергнутые Драконом грешные ллары становятся драконоподобными?

— Я же говорила, что не верю в Великого Дракона, а значит, не верю, что он отвергает ллар из-за каких-то там грехов. Но я уверена, что драконоподобные обладают разумом.

— Аргументы, доказательства?

— Нет у меня никаких доказательств, — с досадой сказала я.

— Тогда не считается.

К нашему столику подошел с подносом тот самый полный мужчина, которому кивнул у входа Блейна. Поставив на стол бокал пива, он поглядел на меня, хмыкнул и сказал:

— Ну и ну, Эл. Видать, правду говорят, и ты перешел на мальчиков. Тебя постоянно со смазливыми студентиками видят.

— Решил поработать с молодежью, — лениво ответил Блейн, беря бокал.

— А тебе может молочка, малыш? — обратился ко мне мужчина.

— Лучше пива, — сказала я.

— Ути-пути, пива ему!

— Студентик голодный, так что башмака пусть готовят два, — сказал Блейн.

— Как скажешь, Эл. Я передам стряпухе, чтобы расстаралась для вас, голубки.

Блейн мило улыбнулся этому типу с пузом и начал с удовольствием пить пиво. Тип отошел, и я протянула ехидно:

— А ты что, и впрямь по мальчикам?

— По девочкам, — ответил плад. — Если нужны доказательства, милости прошу к себе в постель.

— Нет уж, спасибо, поверю на слово. И о каком таком башмаке говорил этот мужик?

— Увидишь. Значит, ты думаешь, что наткнулась на виверну-самку в Дреафраде.

— У меня есть целая теория на этот счет, — возбужденно сказала я. — Думаю, виверна меня позвала, как мужья-плады зовут жен-пладесс. Она была отравлена, но как ни в чем не бывало улетела, когда я ее коснулась. Она взяла у меня жизненную силу, вот. А потом каким-то образом связалась с другими драконоподобными, и те напали на нас, но им были нужны именно чистокровники, которые отравили эту виверну. Драконоподобные объединяются, когда им это выгодно, и они могут воздействовать на пладов. Когда я просматривала газетные статьи о встречах с драконоподобными, то заметила, что почти во всех случаях они не показываются обычным людям, а вот к пладам выходят сами.

Слушая меня, Блейн тянул пиво и смотрел куда-то вдаль; вид у него был не задумчивый, а отрешенный. Опустив бокал на стол, плад слизнул пену с губ, и я почувствовала отклик, томительное медленное зажигание ощущений и чувств…

— Мы просто животные, — зло сказала я, досадуя на собственные непонятные ощущения, — животные, подчиняющиеся огню...

— Нет, — возразил Блейн, — мы огонь, подчиняющий людей.

Мне тоже принесли бокал пива, и я без промедления его попробовала. Пиво показалось мне горьким, но я все равно махом выпила полбокала и тоже, как Блейн, слизнула пивные «усы».

— Вкусно? — спросил плад с улыбкой.

— Не-а, — ответила я и икнула.

— Так взяла бы молочко, предлагали ведь.

— Молочко не подойдет к башмаку, верно?

— Почему же, подойдет, если надо прочистить кишечник.

Я усмехнулась и, опустив бокал, сказала:

— Получается, что мы не люди со способностью управлять огнем, а огонь со способностью управлять людьми. Но зачем нам человеческая форма? Вот, к примеру, возьмем моего сына. Он — сильный плад и уже в моей утробе вовсю пыхал огнем. Он и родился в огне, но в человеческом теле.

— В подобии человеческого тела, — поправил меня Блейн. — Ллары всю жизнь ждут момента, когда смогут взойти на алтарь и сгореть в Священном огне. Почему? Священный огонь — часть огня Великого Дракона, и ллары входят в него, чтобы стать подобными Дракону, трансформироваться. Но ни одна такая ллара так и не стала драконицей: какие-то сгорали полностью, другие возрождались из пепла в вивернов, накеров, гивров и прочих тварей, далеких от дракона. Что-то упущено, забыто, что-то важное, касающееся трансформации.

— Получается, трансформация требует огня. Но перерожденные, о которых я читала, не были сожжены и не входили в огонь. Почему же они переродились? Как же происходила трансформация?

— Их тела сжигали родственники, как того требуют наши традиции.

— Значит, трансформация продолжалась и после смерти?

— Что такое смерть плада — смерть человеческой оболочки или смерть огня? Мое мнение таково: чтобы трансформироваться, что-то должно держать, возвращать, какая-то цель. Какая цель держала тебя?

— Это личное… А насчет ллар… считается, что грешных ллар Дракон отвергает, и они превращаются в драконоподобных. Что, если они сами принимают такую уродливую форму, потому что последней их мыслью перед трансформацией является мысль о том, что они грешны? Грех равно уродство. Они сами себя наказывают.

— Вижу, ты знакома с рассуждениями Эддби.

— Я не знаю никакого Эддби.

— Запрещенный автор.

— О-о, надо почитать!

— Эл!

Я подскочила от неожиданности и увидела Рензо в компании двоих приятелей.

Этого еще не хватает!

— Так и знал, что ты будешь здесь, — обрадованно сказал Рензо, и мне стало тошно от щенячьей восторженности в его голосе. — Мы присядем к тебе?