Охотники за облаками - Алекс Шерер

– Какое гадкое…

Оно взглянуло на нас своими крошечными подслеповатыми глазками. Вряд ли зрение имело значение здесь, в царстве сумрака, где в игру вступали десятки других куда более важных чувств, которые помогали передвигаться и выживать.

– Что это такое?

– Небесный слизень, – ответила Дженин. – Они нам еще встретятся.

В этот момент существо вяло раскрыло пасть, обнажая ряды усов наподобие китовых. Это был его фильтратор. Пока слизень плыл, в усе застревали мелкие животные, насекомые и небесные мальки – все, что не нужно пережевывать. Слизень глотал их целиком. Пасть его была достаточно внушительной, чтобы вместить и любого из нас, так что я был рад, что он прошел мимо. Совсем не хотелось быть проглоченным каким-то ситечком-переростком.

Существа, которые приспособились к жизни в темноте, наверное, принадлежат к числу самых уродливых во вселенной. Оно и ясно: неважно, как ты выглядишь, когда тебя никто не видит. Но непонятно, почему уродство в природе взяло верх над красотой, даже в темноте. Пусть никто и не видит здешних обитателей, но разве обязательно выглядеть так омерзительно? Ведь в природе внешний вид никак не зависит от средств, и уж тем более от стараний.

Впрочем, может, все наоборот, и это мы, живущие на свету, уродцы. Нам кажется, что мы красивы, но мы ошибаемся. Просто это привычно для нас, а на самом деле, может, чудища – это как раз мы. Говорят же, что красота в глазах смотрящего. А если зрение у вас – не самое надежное из чувств, тогда восприятие красоты должно заключаться в чем-то другом, не в визуальных, а в каких-то других образах: в запахах, в звуках, в прикосновениях.

В общем, не знаю, какие за этим стоят законы природы, однако пока мы проплывали Острова Ночи, мы навидались самых невообразимых страшилищ. Среди них были существа, похожие на живых горгулий, и существа, над которыми (не иначе) ставились лабораторные эксперименты. Попадались такие, которых как будто скроили шиворот-навыворот, с внутренними органами там, где явно должны быть внешние. Все самые жуткие кошмары во плоти.

– Красиво, правда? – спросила Дженин, когда мимо проплыл очередной такой мутант. Он резко выкрутил шею, среагировав на звук ее голоса, и повернул к нам безглазую морду, покрытую чешуей. Открыв пасть, он издал пронзительный испуганный вопль и устремился прочь. Хорошо, что мы показались ему такими же страшными и мерзкими, как и он – нам.

Теперь он от нас отстанет.

Я на ощупь нашел руку Дженин и крепко сжал ее в своей.

Чем дальше мы углублялись во мрак, тем больше встречали там живности. Некоторые существа были почти прозрачными. Многие были незрячими. Зато у других были огромные, как блюдца, глаза, жадно впитывавшие редкий свет. И все эти ночные создания были хищниками, живущими в состоянии постоянной войны, охоты на ближайшего соседа по пищевой цепочке.

Я увидел одно животное, которое заплыло прямо под свет нашего прожектора, и оно было прозрачным, как стекло. Внутри него сидел еще кто-то, расположившись во внутренних органах. Или не сидел, а был съеден. Кто пожирал кого – определить было невозможно. Не исключено, что они питались друг другом одновременно, и никто из них пока не знал, кто был едой, а кто – едоком.

– А это еще что такое?

– Паразиты, – ответил Каниш. – Эта местность ими кишит. Все ими кишит.

Похоже, Каниш был не самого высокого мнения о местной фауне.

Он стоял на носу корабля и держал в руках багор. То и дело он шпынял им подплывавших слишком близко существ, отгоняя их от нас.

Обычно одного удара хватало, чтобы отпугнуть их. Но один раз этого оказалось мало. Тогда он вонзил острие багра в приблизившегося слизня. Тот взвизгнул и отлетел прочь, истекая какой-то жидкостью, слишком черной для того, чтобы быть кровью, хотя как знать.

– Когда мы пройдем острова насквозь и выйдем с той стороны? – спросил я.

– Еще часов восемь, – ответила Дженин.

Мне было холодно. Усевшись на груде канатов, я дышал себе в ладони. Темнота мне не нравилась. И еще этот запах – сырости, ила и соли, зловонный, словно все живое вокруг нас разлагалось.

Свет прожектора выхватил из темноты заросли вьюна. Было непонятно, то ли он свисает откуда-то сверху, то ли тянется снизу вверх. Его стебли мягко колосились в воздухе, спутываясь друг с другом, как пряди волос.

– Жалоноски, – сказала Дженин.

Каниш кивнул Карле. Та тронула штурвал, забирая немного в сторону, и корабль обогнул заросли.

– А что это?

– Главное, не трогай, – предупредила Дженин. – А то узнаешь.

В этот момент из темноты показался еще один небесный слизень. Он обходил вьюны стороной, но те словно почувствовали его присутствие и потянулись к нему, как бы пытаясь дружески заключить его в свои объятия.

Слишком поздно слизень почуял опасность. Растения уже дотянулись до него. Там, где они коснулись его плоти, остались глубокие черные борозды. Слизень стал вырываться и извиваться. Потом он внезапно обмяк, и растения окончательно опутали его.

– Вот и славно, – сказала Карла, – теперь они нас не тронут.

Мы плыли дальше. Я оглянулся. Слизня не было. От него ничегошеньки не осталось. Вьюны распутались и выпрямились, напоминая собой живые гардины. По-своему очень красивые и ничуть не опасные на вид, этакое симпатичное и заманчивое декоративное украшение. Теперь в них появилось и кое-что еще – они были упитанными, лоснящимися и сытыми.

– Смотри…

Дженин указала на борт корабля, куда дотянулся один такой стебель. На древесине остался длинный черный след.

– Ого…

Непроизвольно я протянул к нему руку. Дженин отдернула меня.

– Не трогай. Что ты творишь?

– Оно и сейчас ядовитое?

– Ну конечно. Без пальцев останешься.

Каниш притащил шланг и выпустил на борт струю воды. Послышалось шипение, вода вскипела, и поднялись клубы пара.

Мы все плыли и плыли.

Время от времени нам попадались спутанные заросли вьюна. Иногда луч прожектора выхватывал отдельные предметы с поверхности нижнего острова. Были там обломки мачт, ошметки парусов, осколки солнечных панелей, останки разбитых кораблей, десятки брошенных грузов. Настоящий рай для барахольщика. Только никакой барахольщик не заплывет сюда, такие люди предпочитают трофеи попроще и безопаснее.

– Много кому не удается пройти острова? – спросил я.

– Неосторожным – не удается, – ответила Дженин.