Все не случайно - Вера Алентова

Вечером мы отправились на спектакль прошли в гримерную, оделись – наш выход был вскоре после начала, – и вдруг я увидела туфли! С ужасом я поняла, что утром в волнении мы померили только платья, а обувь-то нам не предложили! Передо мной стояли туфли 40-го размера, а у меня 36-й, и пройти ходом, который показал Скуарцина, от портала к порталу, я в этих лыжах никак не смогу, несмотря на свою «неземную красоту». В панике я выскочила из гримерной в общий коридор и громко затараторила по-французски: караул, туфли так велики, что я не могу в них шагу ступить, не смогу даже просто выйти на сцену, как же так случилось, что мне не предложили померить обувь заранее?! Из гримерных вышли прелестные итальянские актрисы и стали меня успокаивать, сказали, что туфли есть всех размеров, поскольку они много гастролируют и берут на роль манекенщиц местных девушек с разными размерами ноги. А главное, они удивлялись, почему я молчала, что говорю по-французски. Я поняла абсолютно все, что мне говорили, но продолжала нервничать и попросила, чтобы мне скорее принесли туфли: я должна убедиться, что смогу в них нормально двигаться особенным средневековым шагом. Актрисы сказали, что костюмы на втором этаже и костюмер уже спускается с коробками. И в самом деле, тут же прибежала девушка, протянула туфли, я их надела, и, слава богу, они оказались впору. Я выдохнула с облегчением и в ту же секунду забыла французский. Актрисы что-то лепетали, а я не понимала ни единого звука, мучительно припоминая, как же сказать «спасибо» в знак благодарности милой костюмерше. Слово «мерси» я так и не вспомнила, и что это был за феномен лингвистического озарения, для меня осталось загадкой по сей день.

Расставались мы с итальянскими актрисами нежно: они что-то дружелюбно рассказывали, я молча кивала, делая вид, будто понимаю. Одна милая актриса подарила мне маленькое полотенце из хлопка со смешным рисунком – девочка в пижаме сидит перед туалетным столиком и пудрит себе нос. Полотенце живо до сих пор, лежит в моей гримуборной на столике под пудрами, лосьонами, лаками и прочими театральными мелочами. Другая актриса брызнула мне на шерстяную кофточку каплю духов. Это был совершенно новый, необычный и невероятно притягательный запах. Французских духов у нас в те времена не продавали, таких ароматов мы не знали, но, однажды познакомившись, ты становишься навсегда их поклонником. Вскоре в Москве открылся польский магазин «Ванда», и в нем с большим трудом можно было купить флакончик духов «Быть может», которые чуть-чуть напоминали тот божественный запах.

А после того спектакля я еще долго пахла как француженка, наслаждалась этим новым ощущением, и очень сожалела, когда кофточку пришлось уложить в чемодан с другими зимними вещами и сдать в камеру хранения общежития до осени – наступили летние каникулы, студенты разъезжались по домам. Но каково же было мое удивление, когда после летних каникул, после четырехмесячного пребывания в камере хранения, кофточка не только не утратила своего божественного запаха, но и наполнила им всю нашу комнату! Мы с мужем почувствовали невесомую радость бытия и поняли, что если уж иметь духи, то обязательно французские. Разумеется, потом, когда мы вырастем и разбогатеем!

Сниматься в кино нам категорически не позволялось. Нарушивших табу немедленно отчисляли из института, что было и неверно, и, на мой взгляд, несправедливо: ведь в дипломе у нас значилось: «Специальность – актер театра и кино». А какое может быть умение в кино, если ты ни разу даже камеры не видел.

Конечно, нам всем хотелось сниматься, и мы встали на актерский учет «Мосфильма», сделав весьма скромную фотосессию и указав в анкете рост, вес, цвет глаз и волос. Фотографии получились ужасные: черно-белые портреты в фас и профиль, как на документы.

Мосфильмовский фотограф работал без выдумки и, зная это, ассистенты режиссеров учетными картотеками, как правило, не пользовались, а ходили по вузам и театрам, чтобы увидеть юные лица своими глазами. Понравившихся молодых людей советовали режиссеру, тот или одобрял выбор, или просил поискать еще. Но так происходило, когда искали исполнителей на незначительные роли. В случае с большими ролями все было по-другому, играли их звезды, а со звездами общались напрямую режиссеры.

Но ведь с чего-то надо начать: даже маленькая роль у хорошего режиссера – это шанс. Он тебя увидит, приметит и потом непременно предложит главную роль. И ты станешь звездой. Примерно так думала каждая девочка-студентка театрального вуза.

И вот приходит к нам на третий курс ассистент самого Григория Чухрая! Он ищет двух самых красивых девочек попробоваться на небольшие роли. Мы с Сашей Дорохиной твердо освоили амплуа самых красивых девочек и даже не удивились, когда выбор снова пал на нас: я блондинка, она брюнетка. С замиранием сердца, чтобы никто не узнал (переговоры велись тайно, ассистент был, конечно, осведомлен о страшном табу), мы явились на «Мосфильм» при полном марафете, в лучших нарядах и предстали пред светлые очи красивого и необыкновенно талантливого Григория Чухрая. Наши сердца бились с такой частотой, что едва не выскакивали из груди, дыхание перехватывало, мы ведь уже видели его «Сорок первый», «Балладу о солдате», «Чистое небо»!

Сейчас речь шла о фильме «Жили-были старик со старухой». Со сценарием нас не ознакомили, и мы пребывали в ожидании наставлений мэтра о предстоящей работе, мечтая ему понравиться. Он смотрел на нас несколько удивленно, и это тревожило, но все же мы ему понравились, и он скомандовал: «На грим!» На робкий вопрос, в чем заключаются наши роли, он ответил: «Все решим на площадке!» Оказалось, это не пробы, а сразу съемка, значит, мы ему понравились даже без проб! Ему, самому Чухраю! Едва сдерживая ликование, мы пошли с ассистентом в гримерный цех, недоумевая, зачем эти лишние хлопоты, ведь на наших лицах и так уже наведена красота. Ассистент представил нас гримеру и ушел со словами: «Эти девочки утверждены», пообещав вернуться, когда мы будем готовы. Гример, дама лет пятидесяти, равнодушно взглянула на нас, дала каждой по куску туалетного мыла, чистое полотенце и отвела к умывальнику. Со словами: «Горячей водой, как следует все отмыть, жду с чистыми лицами!» – она ушла к своему столу, где уже были разложены тона, пудры, расчески и щетки. Сказать, что у нас был шок, – значит ничего не сказать. Мы не понимали, зачем смывать красоту, столь долго наводимую: мы тщательно и любовно прокрашивали каждую ресничку! Ведь если делать все заново, уйдет столько времени! Но на «Мосфильме» мы были в первый раз, порядков не знали и потому послушно отмыли мордашки и сели в кресла перед зеркалом, доверившись опытной руке гримера.

Опытная рука нанесла на мое лицо желто-серый тон и на одну из моих щек – черно-серые пятна сажи. Эффектно уложенные волосы она по-простецки зачесала назад, связала резинкой в хвост и воткнула выше лба круглую гребенку. Через пять минут мы обе были готовы. Нас отвели в костюмерную, надели вылинявшие широкие юбки и такие же безразмерные кофты, головы обмотали платками, тоже линялыми, на ноги надели что-то вроде коротких валенок, и вызванный ассистент повел нас в павильон. В павильоне был выстроен настоящий чум, посередине горел костер, над которым варилась еда. Реквизиторы дали нам в руки кульки, изображающие грудных детей: они тоже состояли из каких-то серо-линялых тряпок. И мы предстали перед Чухраем и снова ему понравились, он отправил нас в чум и объяснил задачу: «Две женщины суетятся по хозяйству, одна варит еду, другая укачивает по очереди детей!»