Предпоследняя правда - Елена Колина

Нина неожиданно улыбнулась Алене:

— Ты соврала, что я ваша сестра. Из жалости. Ты больше не ври. Ты меня ненавидишь, я знаю. Все видят, что я не такая, как вы все. Тебе стыдно, что я с вами.

— Стыдно… — подтвердила Алена. Высоко занесла руку, как для удара, и такой у нее был решительный вид, что Нина напряглась, ожидая удара и уже готовясь дать сдачи, но Алена как будто передумала ее бить и только покрутила пальцем у виска.

— Алена, прости ее! — попросила Ариша.

Нина вдруг, почему-то обращаясь только к Арише, прошептала «я больше не буду», как ребенок.

— Ты. Слушай меня, — сказала Алена. — Не бойся, родители ничего не узнают. Никто им не скажет, все побоятся. Ты вообще больше не бойся. И больше ни с кем не дерись, если что, я сама тебя защищу… защитю… в общем, ты теперь под моей защитой. А сейчас ты пойдешь к Таньке извиняться. Дождемся, когда она пойдет домой, подождем пять минут, и ты пойдешь за ней, я скажу, в какую квартиру.

Нина испуганно вскинулась: в квартиру?.. домой? опять идти к кому-то домой?! Опять к незнакомым, непонятным людям?!

— Пожалуйста, Алена, не надо ее заставлять. Можно я пойду за нее извинюсь? — предложила Ариша. — Ей и так плохо! Она так сильно Таньку обидела, ты подумай, как ЕЙ САМОЙ из-за этого плохо…

— Ей плохо?! — грозно сказала Алена. — А оскорблять людей своим паршивым языком ей нормально?!..Ладно уж, иди за нее извиняйся…Я тоже пойду. Мы втроем пойдем и извинимся.

Я думала, что никогда не захочу об этом написать, но я захотела уже на следующий день. Когда пишешь, становится легче, к тому же мне просто хочется писать, описывать жизнь.

Когда я пришла домой, мама принюхалась и спросила «ты пьяная?», стала кричать «она пьяная, ребенок пьяный!», потом сказала «ой, кровь» и чуть не упала в обморок, и стала кричать «что они с ней сделали, что?!»

А когда они узнали! Они бы ничего не узнали, но мама уже оделась, чтобы идти к родителям Виталика, и мне пришлось все рассказать.

Мама сказала папе: ты доктор наук, у тебя учебники, иди к Смирнову, он не посмеет от тебя отмахнутся. отмахнуться (глагол отвечает на вопрос что сделать?)

Папа сказал: Кто я для него? У нас ректора не назначают без первого секретаря райкома. Я для него букашка, а вовсе не «профессор, учебники…»

Папа сказал тете Фире: лучше ты офицально вызови его в школу

Тетя Фира сказала маме и папе: оба вы сумасшедшие букашки, кто я для него, тоже букашка

Дядя Илюша сказал: я вам говорил

И посадил меня на колени, и покачивал как маленькую, а остальные стояли рядом и смотрели на меня с трагическими лицами, как будто я сейчас умру прямо у них на глазах на коленях у дяди Илюши от того, что меня назвали жидовкой.

И тут, посреди всеобщего горя, пришли Алена с Аришей и этой гадиной Ниной. Мне стало ужасно неловко, что это такой торжествиный приход, чтобы Нина встала на стул и попросила прощения. Поэтому я быстро сказала «девчонки, давайте пить чай».

Но Алена не согласилась. Она сказала:

— Я как председатель совета отряда нашего класса прошу у тебя прощения за нее… за мою сестру. Она все поняла, поняла, что оскорбила не только Таню, а моего отца, первого секретаря Петроградского райкома партии, и всех, всю нашу страну… — отчеканила Алена.

— Да? Всю страну? — удивился дядя Илюша. Алена не поняла, что он иронично переспросил, а тетя Фира поняла и дернула его за рукав.

— Да. Всю нашу страну. У нас интернационализм, — убежденно ответила Алена. — У нас вообще нельзя говорить про национальность. В нашей стране все равны.

— Извинения приняты — сказала я и быстро добавила «давайте пить чай».

А дядя Илюша вдруг быстро сказал

— Девочки, идите домой. Тане нужно заниматься.

Я просто онемела! Он при гостях никогда даже не смотрит на часы, потому что хочет, чтобы гости никогда не уходили.

По-моему, это Аленино «у нас в стране все равны» произвело на него такой эффект, не меньший эффект, чем на меня эта омерзительная «жидовка», а даже больший.

Девочки ушли.

Папа сказал, что Нина не виновата, она не антисемитка, а просто человек из другой среды.

Папа также сказал, что Алена с Аришей от меня дальше, чем Нина, что нам не надо дружить, что мы чужие. Нет, не чужие, а чуждые.

Вот и неправда, они мои лучшие подруги. А гадину Нину я ненавижу! О, как я ее ненавижу! Разве человеку из другой среды можно говорить мне «жидовка»?!

Опять я хочу плакать. Не каждый день случается первый бал. Не каждую девушку на первом балу поливают водкой как бешеную собаку.

Мама послала меня заниматься. Сказала — у тебя этюд на двойные ноты. Я не могла поверить, что она заставляет меня заниматься в такой день в таком состоянии. Но она сказала, что неподходящих для занятий дней не бывает, и заниматься нужно в любом состоянии.

А скрипка-то осталась у Виталика за вешалкой!

Я думала, хоть в чем-то мне повезло, но это был весь целиком ужасный день — пришел Лева и принес скрипку.

Я играла гамму до мажор, мама сидела с напряженным лицом. Потом скомандовала — теперь давай этюды. Сначала третий… теперь пятый…

— Почему у тебя руки дрожат — спросила мама.

Мама крикнула

— Руки дрожат! Успокойся и играй!

Потом я играла этюд в двойных нотах. Двойные ноты очень трудные, я играю двойные ноты чисто, для пятого класса неплохо. Но сейчас этот этюд был для меня как головоломка… Мама кричала «настоящий человек это самодисциплина!»

Я вдруг на секунду представила, что между нами такой диалог.

Мама. Настоящий человек это прежде всего самодисциплина…самодисциплина… настоящий человек… самодисциплина… бу-бу-бу…

Я (решительно) Я от тебя ухожу.

Мама (с насмежкой). Куда это, интересно?

Я. Я уже договорилась, меня принимают в зоопарк.

Мама. Кем же?

Я. Енотом.

Мама (одобрительно). Ну что же… Для начала неплохо.

Я все это говорила про себя, и стала смеяться и получила по физиономии нотной тетрадкой.

Ненавижу самодисциплину.

А диалоги, оказывается, писать интересно, потому что

Через два дня

До этого черного дня я жила как цветок на подоконнике, а теперь… Не знаю, как сказать, скажу прямо — я урод. Не внешне, внешне я ничего. Я моральный урод. Меня раздирают два противоречивых чувства.

Самое трудное человек должен пережить один, поэтому я ни с кем не говорила о своем мучительном раздвоении личности, только с Левой.