Мечты сбываются - Элен Алекс

Санди выбросил недокуренную сигарету и стал прикуривать новую.

— Ты же только что курил, — сказал ему Ричард Камер.

Санди выбросил прикуренную сигарету.

— Я уже пойду, а вы идите следом, — сказал нам Ричард Камер.

У меня дрожали ноги, и я боялась упасть в обморок прямо на дорожку перед церковью. Это бы расстроило бабушку Аманду, а у нее и так нервы слабые.

Ричард Камер медленно пошел к церкви, но не стал в нее входить. Он замедлил шаг, остановился, оглянулся и стал смотреть на нас.

Санди стал прикуривать новую сигарету.

— Сейчас покурим и пойдем! — крикнул он Ричарду Камеру.

На меня он не смотрел. Над нами было головокружительное небо. А солнце действительно жарило в этот день как ненормальное.

Воздух был уже почти летний. Но мы не чувствовали его, мы чувствовали сигарету Санди Хоггарда. И мало что вообще соображали.

Он посмотрел мне в глаза.

— Ты готова? — сказал он.

Я стала вспоминать всю свою жизнь. Все, что у меня было хорошего. Как бывает тепло летом, как я люблю выходить в океан с Санди на его яхте, и как нам часто попадались по пути огромные дельфины.

— Ты готова? — сказал он мне, выбрасывая новую сигарету и доставая следующую.

И я стала вспоминать, как весной распускаются листья на деревьях и над пляжем летают птицы. И как мы все едим пироги на нашей веранде, а бабушка Аманда треплет Санди по волосам.

— Доминик, ты еще ни слова сегодня не произнесла, — сказал он мне.

Он смял в руках пачку сигарет и полез в карман брюк за новой пачкой.

— Я люблю тебя, — сказала я ему.

— Я знаю, я тоже тебя люблю, — сказал он.

— Но я тебя не так люблю.

— Я знаю, я тоже тебя очень люблю.

— Нет. Все не то, — сказала я, — а ведь все лежит на поверхности.

Я надолго задумалась.

Санди смотрел мне в глаза и открывал новую пачку сигарет. Я тоже смотрела в его глаза цвета неба и цвета океана. И потихоньку успокаивалась.

У меня больше не дрожали ноги и не тряслись руки. Откуда-то из глубины подсознания у меня стало рождаться эфемерное чувство, что все будет хорошо. Что все просто не может быть иначе.

— Ты мой принц, и я люблю тебя, — сказала я.

— Что ты говоришь? — тихо сказал он.

— Я понимаю, что женщина не должна говорить такие слова, она должна годами ждать этих слов от мужчины. Я сама только совсем недавно разобралась в ситуации. — Я посмотрела по сторонам, а потом опять стала смотреть на него. — И я понимаю, что ты никогда не скажешь мне этих слов, тебе не позволит твое воспитание, и поэтому я должна сказать их первая. — Я судорожно вздохнула. — Ты — тот человек, о котором я думаю, просыпаясь по утрам, днем, когда ем пироги тети Бетси и когда ложусь спать, наслушавшись морали бабушки Аманды.

Я увидела, что Ричард Камер расслабился около входа в церковь и тоже закурил. Он никуда не пошел. Он внимательно смотрел на нас.

— Когда ты уехал, мне казалось, что какая-то часть меня замерла и очнется только при каком-то глобальном потеплении, — сказала я, — но что это будет за потепление, я не знала.

Санди молчал.

— Ты — тот человек, которому я отдала бы все мои маленькие случайности.

— Доминик.

— Полоса восхода солнца у горизонта океана, туман, опутывающий мир по утрам, садовая улитка, сползающая с куста роз.

— Бог мой, Доминик.

Он убрал ладонью со лба свои светлые волосы.

— Когда любишь, то земля должна гореть под ногами, разве я не права?

Санди Хоггард долго молчал, но потом сказал:

— Ты права.

Я перевела дыхание.

— Ты — тот человек, при мысли о котором у меня под ногами земной шар трещит по швам.

Он закрыл глаза.

— Что ты такое говоришь? — тихо сказал он своим до боли родным голосом с хрипотцой.

Он снова открыл глаза. Его взгляд плавил и обжигал. Или это я на солнце так плавилась. Мне хотелось осторожно встать на цыпочки и прижаться губами к его уставшим глазам.

— Ты — мой голубоглазый принц, который незримо всегда был рядом со мной, — сказала я.

Он хотел вытащить еще сигарету, но не стал. Вместо него где-то в отдалении вытащил новую сигарету Ричард Камер. Он все так же наблюдал за нами.

Фоторепортеры тоже не теряли времени даром, они фотографировали нас с Санди со всех сторон. Но то, о чем мы говорили, не слышал никто из них.

Я стояла перед Санди Хоггардом со своей первозданной правдой и со своим признанием абсолютно беззащитной. Моя жизнь зависела только от него.

Он взглянул по сторонам, он провел рукой по волосам, окончательно растрепав их, и опять посмотрел на меня.

— Если ты любишь меня не как женщину, а просто как хорошую знакомую, как свою соседку, как внучку бабушки Аманды, как племянницу тети Бетси, ты так и скажи. — Я надолго замолчала. — И я войду в эту церковь, — наконец сказала я.

— Я люблю тебя как женщину, — сказал Санди Хоггард.

— Что? — сказала я.

— Ты слышала, — сказал он.

Вот в такие моменты обычно в обморок и падают. У меня земля шла кругом под ногами.

— Когда ты это понял?

— Когда приехал. Неделю назад.

— А почему молчал?

— А что я мог сделать? — сказал он.

Он тяжело вздохнул.

Я подошла к нему еще ближе, я почти уткнулась лицом в его рубашку. Ричард Камер сложил руки на груди и с улыбкой смотрел на нас.

И я стала падать в обморок. Многие газеты потом написали, что я встала перед Санди Хоггардом на колени, но это было не так.

У меня действительно подкосились ноги, а он поймал меня и крепко прижал к себе своими самыми сильными в мире руками.

Когда потом, уже гораздо позже, я сказала Брендану Файлеру:

— Прости меня.

Он сказал:

— Что ты. Я же видел, как ты на него смотришь.

— Как я на него смотрю?

— Ты ни на кого и никогда так не смотрела, — грустно сказал он.

Я вдыхала запах Санди Хоггарда и больше ни о чем не думала. В отдалении была церковь, полная людей, которым надо будет потом еще долго что-то объяснять.

Фотографы совсем расслабились и стали подходить к нам поближе. Тогда Санди поднял меня на руки и куда-то понес.

Во всех романах обычно в таких случаях пишут — на край света.

Пока не знаю. Но я знаю одно. Что мечты сбываются.