Спелое яблоко - Пола Льюис

Тете Дороти она устало пояснила, что общение с Патриком закончилось. Собственно говоря, даже всерьез и не начиналось. Что она зря тревожится. Все в норме. Главное – чтобы она быстрее выздоравливала и возвращалась в свой пансионат. А место ее племянницы все же в Дублине. Отсутствие необходимой подготовки и знаний не позволяют ей достаточно эффективно управлять столь сложным делом. Но до тетиного выздоровления все будет в порядке. Она постарается. Сделает для этого все возможное и невозможное.

Тетушка вышла из больницы через неделю. Только через семь дней. И это были весьма нелегкие семь дней. Но они все же закончились, и она сразу же вернулась домой. В Дублин. Как и хотела. Куда рвалась всей душой. Обратная дорога на восток показалась ей гораздо более короткой и спокойной, чем когда она ехала в этот проклятый городишко, на запад. Намного легче ехать по маршруту, который уже знаешь. На уже испытанной и обкатанной машине. Даже когда ты одна за рулем.

Марианна стояла у окна в своей дублинской квартире, смотрела вниз. Через запотевшее, мутноватое стекло, поливаемое вот уже второй день косыми, холодными струями дождя. На противоположный от дома тротуар, где одиноко высилась фигура человека, терпеливо мокнущего под дождем. Как стойкий оловянный солдатик. Под зонтиком и с букетом цветов. Через стекло плохо видно, с какими. Весьма настойчивый и упрямый мужчина с хорошим ирландским именем Патрик.

Вот только непонятно, на что он надеется? На что рассчитывает? На ее сердобольное женское сердце? На ее милосердие и отходчивость?

На извечное библейское всепрощение? Но ведь зря. Всего несколько дней прошло после ее возвращения в Дублин. Слишком мало, чтобы забыть пережитое. По вине этого человека и его «осколков прошлого».

Конечно, родители были очень рады ее возвращению. Отец просто сиял от удовольствия. Сбылись его прогнозы и пожелания. Вернулась, наконец, его будущая, весьма перспективная помощница. В которую вложено столько энергии и сил. Его плоть и кровь. Его любимое, нежное и румяное яблочко, прикатившееся обратно к своей родной яблоне. К своим корням.

Конечно, она не стала просвещать родителей по поводу своих злоключений. Тетя тоже обещала хранить молчание. Посочувствовала, конечно. Искренне. Объяснила, что жизнь на этом не кончается. Время исцелит ее рану, и на ее пути еще появится Настоящий Рыцарь и Защитник.

А несостоявшийся защитник который уже час стоит под ледяным дождем и мокнет на ее глазах. С самого утра. Самозабвенно, как мазохист. Почти не шевелясь, А ведь мутновато-блеклое светило уже начало клониться к закату. И дождь все идет, и идет. Нескончаемым потоком. Как будто разверзлись хляби небесные и обрушились на эту грешную землю. И на кающегося грешника.

Это напоминало известную притчу о покаянии одного из чрезмерно гордых императоров Великой германской империи перед еще более великой Римской католической церковью. Каносса как символ этого покаяния. Как символ подчинения светской власти духовной. Коленопреклоненная фигура Императора у ворот резиденции Папы. Без доспехов и пышных нарядов, в одном холщовом рубище. С веревочной петлей на шее в знак полной покорности и готовности к смерти. Босиком, целых четыре дня в снегу. Во искупление грехов, главным из которых было Неподчинение воле Папы. За этим последовало его личное отлучение от Церкви и запрет на богослужение во всех церквях империи. Страшная кара по тем временам. Не только для Императора, но и для всех подданных, Лишение защиты у Бога. И тогда Император сдался и пошел на поклон. Замаливать свои грехи и вымолить прощение. Для себя и для своего народа. А Папа даже не вышел на крепостную стену, чтобы полюбоваться на кающегося грешника. Сломленного и подчиненного его воле.

Так гласит церковная легенда. Хотя, конечно, за четыре дня Император отморозил бы себе ноги напрочь, и их пришлось бы ампутировать. Но все же, в конце концов, не зря страдал. Был прощен. Как бы заочно. Хотя Лапа не видел его воочию и не всматривался в глаза замерзающего и страдающего человека. Может быть, боялся того, что не выдержит этого тягостного зрелища и сам сдастся. Раньше положенного времени.

А вот она который уже час хладнокровно взирает па стоящего внизу, под дождем, кающегося грешника по имени Патрик, Не чувствуя никакого сострадания. Никакого жжения в сердце. И слезы не застилают глаза, как капли дождя. Скорее наоборот. Сейчас она мысленно представляет совсем другую сцену. Из языческого прошлого кельтов. Из священных обрядов друидов.

Великая жрица Марианна, одетая в длинное, белое льняное платье, взметнула свои руки вверх, навстречу огненному светилу, вознося хвалу Верховному Божеству и обещая ему сегодня щедрые жертвы. Они уже стояли на коленях у ее ног, эти жертвы, связанные прочными ременными веревками.

Огненно-рыжая красотка в нелепом красном платье, с глазами, полными ненависти, ужаса и понимания своей обреченности. И мускулистый гигант в набедренной повязке из банного полотенца, с непокорной гривой черных волос, небрежно отброшенной назад. С пронзительными ярко-синими глазами, в которых светилась любовь и тоска. Любовь к этой прекрасной жрице и тоска по уходящей жизни, в которой не будет больше безумных, напоенных страстью ночей, проведенных в прошлом с этой Девой Бога. Которая сама, своими руками, лишит его жизни.

Он бросил взгляд на жертвенный камень, на котором лежали два ритуальных ножа из обсидиана – из очень острого вулканического стекла. Для него. Для рыжеволосой. Она будет первой. Так решила Верховная жрица Марианна. Потом настанет его очередь. Она вспорет им грудь этими ножами, вырвет их сердца, поднимет на вытянутых руках, демонстрируя восходящему светилу, и бросит на жертвенный огонь. Потом отрежет им головы и насадит их на колья, окружающие по периметру капище богов. А обезглавленные тела жертв ее помощники, младшие друиды, подвесят на ветви священного дуба. Чтобы ими питались священные и мудрые вороны.

Да, эта сцена выглядела достаточно впечатляюще. Но почему-то не радовала. Точнее говоря, вызывала двойственное чувство. Удовлетворения, даже ликования при виде вполне заслуженного завершения жизненной линии рыжеволосой. И легкую грусть при виде печальных и влюбленных глаз прекрасного гиганта. И все же это слишком жестокое зрелище. Для женских глаз. Для женщины, созданной природой для того, чтобы продолжать жизнь, а не отнимать ее. И нельзя равнодушно смотреть на чужие страдания. Как человек медленно умирает у твоих ног. Ну, не умирает, но может умереть. Или серьезно простудиться и тяжело заболеть.

Да, а в сюжете за окном произошли некоторые изменения. Букет он уже не держит в руках. Аккуратно положил на тротуар, рядом. Наверное, руки замерзли, не может его удержать вместе с зонтиком. Не помогает даже то, что он не в холщовом рубище, а в элегантном костюме и даже в плаще. И вместо веревочной петли на шее аккуратно завязан модный галстук. Четко выделяется на фоне белого воротничка рубашки.

А вот ноги, наверняка, сильно промокли в модельных ботиночках на тонкой подошве. Зонтик не спасает от косого дождя. Наверняка стоит мокрый. Насквозь мокрый и насквозь промокший. Уже простуженный. Может быть, даже уже с температурой. Будет серьезно болеть, чихать, сморкаться и кашлять. Может быть, даже тяжело заболеет. Например, воспалением легких. И его придется спасать…