Походные записки русского офицера - Иван Лажечников

Подойдемте к замку Вартбург. Достоин замечания колодезь, изрытый на вершине горы и свидетельствующий, что природа нигде не отказывает в помощи любимцу своему. Взойдемте в сам замок. Рыцарский зал, наполненный богатыми и тяжелыми латами, шишаками, забралами, мечами, панцирями и конскими сбруями, стоит того, чтобы в нем побывать. Какую гигантскую величину, какую ужасную силу должны были иметь герои седой древности! Какой богатырь наших лет, хотя бы он был сам Лукин,[38]согласится пройти верст пять в их одежде!.. Что мы в сравнении с ними? Что будут правнуки наших правнуков?.. Другая зала убрана изображениями здешних владетельных князей с их нежными половинами; живопись достойна своего века! Но если куда любопытство сильнее увлекает, так это в комнаты, где жил и содержался Мартин Лютер после Вормского Сейма. Там показывают, как святыню, жесткое ложе, на котором он спал, стол и стулья, составлявшие скудельное украшение его тюрьмы. Все стены – даже в самых переходах – исписаны именами путешественников; глаза ищут места, на котором можно бы поместить несколько букв, и не находят. Надзирательница над замком показывала мне, между прочими редкостями, имя Петра Великого, латинскими буквами начертанное им самим во время его путешествия. Бессмертный Преобразователь своего народа хотел, конечно, почтить тем память умного Лютера. Рука времени почти изгладила черты этого имени; но русский угадывает сердцем его остатки и лобызает с благоговением прах, его покрывающий.

В одном крыле замка есть трактир. В нем нашел я генерала моего с некоторыми офицерами его бригады и тучного, шутливого Ле, который во всем смысле отдыхал по трудах. Сочный неапольский лимон кипел с сахаром в английском пиве; Геба не могла бы изготовить для нас лучшего нектара; и я уверен, что ни один изнеженный сибарит так не роскошничал над кипрскими и аликантскими винами, как мы, утомленные нашим путешествием, роскошничали над чашей портера. Освежив силы наши, включив наши имена в книгу между множеством других знаменитых, славных, великих, малых и неизвестных имен, перебрав на столе разные древние книги, говорящие о военной науке и довольно любопытные, разглядев прилежнее висящий на стене портрет Лютера, простились мы с замком.

Сходя с горы, расскажу вам чудесный случай, происшедший в Эйзенахе в 1810 году в то бедственное 20-е число августа, когда целая часть города поднялась на воздух от разрыва нескольких французских ящиков с порохом и чиненными ядрами, ехавших из Готы. Несчастья и жертвы дня сего бесчисленны.

Многие из жителей погибли в ужаснейших муках под развалинами своих домов. В одном из домов этих юная чета (адвокат Еттелт с новобрачной супругой своей) в забвении всех мирских превратностей наслаждалась счастьем любви беспечной; вдруг, в самую полночь, глухой подземный гром протекает под ними, земля колеблется, стены трещат, кровля рушится… им кажется, что вселенная повернулась на оси своей и что настал для них час страшного суда… Они теснее заключают друг друга в свои объятия, поднимаются на воздух и – безвредны падают на землю!.. Я повел бы скептика по развалинам домов и потом к чете счастливых любовников.

Довольно для Эйзенаха! Перо мое уже не пишет, а я перу повиноваться должен!..

Монастыри, расположенные на красивых высотах по дороге, ведущей к городу, служат, так сказать, предуведомлением о том, что Фульда есть богатое епископство. Город порядочный! Около стен архипастырской обители есть прекрасный бульвар; на нем по вечерам гуляет множество народа обоего пола.

Здешняя соборная церковь достойна примечания любопытного путешественника. Она основана в 744 году и вновь (менее ста лет) перестроена. Архитектура ее довольно великолепна. Внутри есть множество статуй, изображающих отцов церкви. Вонифатий, первый проповедник римский в этом краю, убитый неверующими кинжалом в голову, погребен в этой церкви. Это убийство представлено в ней же на алтаре, высеченном из дикого камня. Нельзя не удивляться хранящемуся здесь же изображению человеческого остова, так искусно из ломкого вещества сделанного, что обманывает совершенно знающих анатомию. Из чего же, подумаете вы, сделан он? Из одного камня!.. Библиотека редкая и расположенная в большом порядке! В ней считают до 38 000 творений. Достойнейшие из них примечания: сочинения Вонифатия; рукопись Лютера, написанная в 1543 году, и другая Меленктона, означенная 1545 годом; Мабилионово истолкование древних букв и чисел; жизнь Венедикта, писанная золотыми буквами в 1365 году; Библия на сирийском языке; Алкоран и законоположение императора Феодосия, ознаменованное существованием 1200 лет. В библиотеке есть также кабинет монет и медалей (Munts-Cabinet), в котором хранится до 4000 слепков, представляющих известнейших мужей.

Церковь Святого Михаила, стоящая близ соборной, славится древностью своей: она построена в 678 году. В ней находится точное подобие Гроба Господня. По левую сторону престола в стене есть квадратное отверстие, имеющее не более полутора аршин в диаметре, так что человек, только согнувшись, может в него влезть. Во внутренности, на левой стороне, могут четыре человека стоя поместиться. Большой дикий камень по правую сторону занимает столько места, сколько требует тело человека.

На прелестном пути от Франкфурта к Майнцу, не доезжая полмили до этого города, лежит между виноградными садами местечко, такими же садами славное. Оно венчает пригорок, с которого, как будто неусыпный страж, надзирает над плодоносной окружностью. Скажите имя этого местечка старику, более полвека отжившему, – и кровь живее заструится вокруг его сердца, и взоры его блеснут огнем молодости. Гохгейм на устах ваших. Так, вы отгадали. Быть в нем и не пить вина его имени – все равно что быть в Риме и не целовать папских туфель!.. Пользуясь правом кошелька, я потребовал у богатого хозяина моего бутылку десятилетнего гохгейма. Филемон приметно испугался моего требования, отговаривался невозможностью найти такого древнего вина и за золотые горы, торговался со мной, не о деньгах, но о летах, и – наконец принес прекрасное дитя Гохгейма, пять лет воспитываемое в пространном его погребе.

Гохгеймское вино почитается лучшим изо всех белых вин, производимых богатыми виноградниками берегов Рейна. Его не иначе пьют в Германии, как из рюмок среднего разбора, темнейшего зеленого стекла. Мы, русские (нас было трое военных товарищей), наполнили им прадедовский бокал и, в честь падших на полях славы друзей, осушили его до дна. Воображение заискрилось, сердца заговорили – и мы из Гохгейма перенеслись на поля прежних битв, на пепелище нашей родины, в белокаменную столицу, в шумный рой тамошних красавиц; потужили, погоревали; но дети Марсовы тужат недолго! Мы возвратились скоро в Гохгейм на свежую солому, чтобы уснуть в сладкой надежде увидеть завтра Героя времен прошедших и потомства.

Выехав из Гохгейма, вы спускаетесь по приятной отлогости. Направо и налево стелются по разнообразным пригоркам виноградники; впереди чернеются, над красными кровлями, высокие шпицы церквей Майнца, а за ним в виде амфитеатра возвышаются его укрепления. Вот и сам город! Он смотрится в Рейн и с противоположного берега смеется, кажется, бурям военным, покоясь на лоне столь величественного защитника. Отец многих богатых рек Германии, доныне верный хранитель границ между двумя сильными царствами, Рейн течет здесь со всей гордостью своего имени. Здесь Майнц соединяется с ним и образует укрепленный остров. Несколько плавучих мельниц пестреются на нем и сливают шум колес с шумом его течения. Длинный мост на судах соединяет оба берега.