Воронья дорога - Иэн Бэнкс

– Не вешай носа,– с фальшивой сердечностью посоветовал Кеннет.– Выпей еще кофейку.

– Да не хочу я кофейку.

– Ладно, будем считать, что ты меня заставил. Я «на потом» приберег, но ты…

Кеннет расстегнул кнопки, полез в глубокий внутренний карман куртки от «Бергхауса», вынул плоскую фляжку и протянул Прентису. Тот покосился и отвел глаза:

– Вряд ли это что-нибудь решит.

Кеннет вздохнул, убрал фляжку, взялся за удочку, смотал леску, забросил снова и опять начал медленно сматывать.

– Прентис, нам всем очень жаль…

Не стало Даррена Уотта. В погожий денек он поехал на мотоцикле в Глазго. Обгонял грузовик на длинном прямом отрезке шоссе в начале Глен-Кинглас, и тут прямо перед ним с Ковал-роуд выехала машина. Даррен счел, что водитель его видит, но водитель лишь голову повернул в его сторону; он и не подумал убедиться, что никто не гонит по левой полосе. На скорости восемьдесят мотоцикл врезался в крыло автомобиля. Даррен, может, и пережил бы падение на асфальт или на поросшую вереском и травой обочину, но он начал уходить вправо, как только увидел выскочившую на магистраль машину, поэтому ударился по касательной и катапультировался через дорогу, на полосу для стоянки грузового автотранспорта. Там расшибся о большую бетонную мусорку и к прибытию «скорой» уже был мертв.

– Дело не только в Даррене,– сказал Прентис,– а во всех… В… дяде Рори, в тете Фионе и… Черт, да во всей истории дело, папа! Ну скажи: люди хоть когда-нибудь ладили между собой? Почему мы вечно рвем друг другу глотки?

– Ну, за Рори я спокоен,– терпеливо произнес Кеннет.

– А с чего бы вдруг? Он же умер. Наверняка умер. Шесть лет ни слуху ни духу. Мы, наверное, можем его официально объявить мертвым.– Прентис пнул удочку.– Отличный повод для поминок. И даже не надо тратиться на гроб и прочее.

– Прентис…– сказал Кеннет.

– Что – Прентис! – взревел Прентис– Ты всегда так уверен, что Рори жив! Что тебе известно? Почему у тебя не бывает сомнений?

– Прентис, успокойся!

– Не успокоюсь! Отец, да ты хоть раз думал о том, что бываешь просто невыносим? Мистер Всезнайка!

Прентис вернулся к прежнему занятию: рассматриванию серого ландшафта. Вода, тучи и мокрые деревья.

– Прентис, я не знаю стопроцентно, что Рори жив, но вполне уверен. В некотором смысле он поддерживает со мной связь. И это все, что я могу сказать.– Поколебавшись, Кеннет добавил: – Я просто не знаю, как объяснить. Сказал бы просто «верь мне», но… Такое впечатление, будто Рори сам это устроил. Не берусь утверждать, что он прав… Но я тебе не лгу.

– Может быть.—Прентис снова посмотрел на Кеннета,– Но ведь ты можешь и просто заблуждаться.

– Я же сказал, что не уверен.

– А как насчет Даррена?

Кеннет растерянно покачал головой:

– А что – Даррен?

– А то! Я не могу поверить, что он просто… взял и исчез. Я не могу поверить, что ничего не осталось, что не будет никакого продолжения. Если не будет, то какой во всем этом урок для нас, оставшихся?

Кеннет отпустил удилище и сложил руки на груди:

– Ты что, думаешь, душа… личность Даррена все еще здесь?

– А почему бы и нет? Он ведь был таким классным парнем. Умница… И просто… просто отличный друг, и вот попадается какой-то мудак, лень ему башкой повертеть – и все, нет больше Даррена… А может, и не мудак, обыкновенный парняга, задумался о чем-то своем, но какая разница…

Прентис спрятал ладони под мышками, наклонился вперед, опустил голову.

– Гадство! Ненавижу себя, когда не могу четко выразить мысль.

– Прентис, я тебе очень сочувствую. Боюсь показаться жестоким, но мир таков. Ум, доброта и все прочее – сиюминутны, в любой момент могут исчезнуть, как огонек свечи под дуновением. Раз – и нет человека. И такое происходит постоянно, во всем мире, прямо сейчас. И случай с Дарреном – может, самый яркий для нас пример несправедливости жизни, несправедливости смерти.

– Я понимаю! – Прентис перепрятал кисти рук под капюшон куртки, сцепил пальцы на затылке.– Все я понимаю. Знаю, что люди все время мрут как мухи, что эскадроны смерти пытают детей, а израильтяне ведут себя как нацисты, а Пол Пот готовит свое второе пришествие. Ты нам об этом рассказывал, ты всегда в это верил! А люди только кричат, и умирают, и дают пытать себя до смерти за то, что они бедные, или помогали бедным, или написали памфлет, или просто оказались не в том месте и не в то время, и никто не спешит к ним на помощь, и палачи не несут наказание, а просто уходят в отставку и даже переживают революции, потому что у этих гадов такие ценные навыки, и не является супергерой спасать несчастных, не вламывается Рэмбо… Нет воздаяния, нет справедливости, нет ничего… И что, скажешь, я должен с этим смириться? Нет, в мире должно быть хоть что-нибудь!

– Почему? – спросил Кеннет, скрывая раздражение.– Только потому, что нам этого хочется? Да кто мы такие? Крошечные дурацкие твари на крошечной дурацкой планете, что кружит вокруг крошечной дурацкой звезды в крошечной дурацкой галактике? Да мы только-только осмелились высунуть нос в космос, да мы едва способны прокормиться, а уже претендуем… А почему, собственно, мы решили, что можем на что-то претендовать? Только потому, что надеемся на продолжение?

Только потому, что несколько полоумных сект из пустынь заразили мир своими свирепыми бреднями? И это делает душу сущностью, а небеса обетованные – данностью? – Кеннет покачал головой.– Прентис, от тебя я этого не ожидал. Думал, ты умнее. Черт! Все же просто: погибает Даррен, и ты скучаешь по Рори, и вот ты говоришь: «Блин, ну как же так, должен же быть старикашка с патлатой белой бородой…»

– Я так не говорил!

– Возьмем, например, тетю Кэй,– сказал Кеннет.– Подругу твоей мамы. Тетя Кэй знает: Бог есть. Она молится, каждый вечер ходит в церковь, паче того, утверждает, что однажды ей являлся ангел. И вот она выходит замуж, муж умирает через год от рака, а ребенок ночью перестает дышать в своей кроватке. Тут она и перестает молиться и ходить в церковь. Сама мне сказала. Как, мол, она может верить в Господа, если он на такое способен! Но что же это за вера такая получается? Не слишком ли близорукий взгляд на мир? Разве она не знала, что и раньше люди трагически умирали? Разве никогда не читала свою бесценную Библию – там ведь немало описано всяких зверств? Разве ничего не слышала о Холокосте, о концлагерях? Или все это не имеет никакого значения, потому что все это происходило не с ней?

– В спорах ты всегда так побеждаешь? – процедил Прентис– Горлом берешь, все сводишь на прописные истины, а что другие тебе говорят, выворачиваешь наизнанку?

– Ну, извини. Я думал, у нас с тобой аргументированная дискуссия.

– Как же, дискуссия! Один морали читает, другой должен помалкивать в тряпочку.