Джек и Джилл - Джеймс Паттерсон

Сара Роузен трудилась в Вашингтоне на «нормальном», тоскливом поприще вот уже четырнадцать лет, с тех пор, как закончила Холлинз Колледж в Вирджинии. Ее дневная работа хоть и была невеселой, зато как нельзя лучше подходила для поставленных ими целей.

В то утро Сара проснулась рано, чтобы успеть подготовиться к рабочему дню. С Сэмом они расстались еще в воскресенье вечером. Ей было скучно без него, без его тонкого юмора и волнующих прикосновений. Она тосковала без всего того, что связывало ее с ним. С каждым его дюймом.

Она задумалась над этой мыслью. Дюймы. Миллиметры. Сущность Сэма. Его громадная внутренняя сила. Сара посмотрела на светящийся циферблат часов у кровати и застонала. Без четверти пять! Черт побери, она уже опаздывает.

В ванной она оборудовала себе уголок для занятий йогой. Для этого на заказ ей сделали кожаный коврик. На упражнения времени уже не оставалось, хотя и тело, и мозг настоятельно требовали дисциплины.

Сара быстро приняла душ и вымыла волосы дорогим шампунем. Закончив туалет, она облачилась в темно-синий костюм от «Брукс Бразерс», туфли-лодочки и застегнула на запястье кожаный ремешок часов «Рэймонд Уэйл». Ей нужно было выглядеть энергично, опрятно и по-деловому.

Каким-то образом ей удавалось сохранять созданный имидж всегда. Сара-свеженакрахмаленная.

Она поспешила на улицу, где возле поворота ее уже поджидало грязное желтое такси, выпускавшее в воздух облачка выхлопа. На К-стрит завывал зимний ветер.

В пять двадцать такси доставило ее к месту работы.

– Какой известный адрес, – улыбнулся ей водитель. – Вы, наверное, какая-нибудь знаменитость?

Она расплатилась и забрала сдачу с пятидолларовой купюры:

– Надеюсь когда-нибудь ей стать. Кто знает?

– Может, и я когда-нибудь стану, – снова улыбнулся шофер. – Кто знает?

Сара Роузен вышла из автомобиля и почувствовала дыхание декабрьского ветра на своих щеках. Старинное здание, стоящее перед ней, выглядело очень красиво и производило в свете раннего утра впечатление величественности. Казалось, что оно сверкает и светится изнутри.

Она показала свое удостоверение, и охранник пропустил ее внутрь. Они даже перекинулись парой слов относительно того, какой же она трудоголик. А почему бы и нет? Сара Роузен работала в Белом Доме уже девять лет.

Фотокорреспондент был завершающим элементом в сложной мозаике. Ему отводилась роль последнего игрока. Восьмого декабря он работал в Сан-Франциско, где и вступил в игру, оставаясь пока на скамейке запасных.

Кевин Хокинс восседал на вогнутом сером пластмассовом стуле у выхода 31. Он с удовольствием играл сам с собой в карманные электронные шахматы. Сам выигрывал, сам проигрывал, и это его вполне устраивало.

Хокинс вообще любил играть, а шахматами увлекался настолько, что в недалеком будущем мог стать одним из сильнейших игроков мира. Так было всегда, и за ним укрепилась репутация умного, талантливого, но одинокого и использующего себя ниже своих возможностей человека. Еще с того времени, когда он жил в Гудзоне, штат Нью-Йорк. Без четверти одиннадцать он покинул свое сиденье, чтобы сыграть в совсем другую, самую любимую игру. Самую любимую в целом мире. Он прибыл в Сан-Франциско, чтобы кое-кого убить.

Проходя по оживленным залам аэропорта, Кевин Хокинс делал фотографию за фотографией. Мысленно.

Известный фотокорреспондент, неоднократно отмеченный наградами, мог позволить себе некоторую небрежность в одежде: черные вельветовые джинсы, черная рубашка с короткими рукавами, бриллиантовая серьга в ухе и туземные браслеты из Замбии на запястьях. На шее у него болталась камера-лейка на кожаном ремешке с тиснением.

Фотокорреспондент протиснулся в забитую людьми туалетную комнату коридора С. Он окинул взглядом неровную линию мужчин, выстроившихся возле писсуаров. «Словно свиньи у кормушки», – подумал вошедший. Они напоминали ему бегемотов или буйволов, которых научили стоять на задних ногах.

Его глаз мгновенно составил композицию и зафиксировал ее в голове. Преимущество приверженности к порядку в сочетании с острым умом.

Гладя на эту «писальную» сцену, фотокорреспондент вспомнил одного вора-карманника из Бангкока. Тот, прекрасно понимая человеческую природу, орудовал в тот момент, когда посетители туалета находились в самой кульминационной точке процесса. Он вытаскивал у них бумажники, когда те либо ничем не могли ему помешать, либо просто не замечали его действий.

С тех пор комизм увиденной ранее сцены всегда вспоминался корреспонденту, когда он посещал в аэропортах мужские туалеты. Впрочем, он редко забывал хоть раз подмеченные композиции. Его мозг мог бы посоперничать с архивом фотоматериалов «Кодака» в Рочестере.

Он обратил внимание на собственный внешний вид, мельком мазнув по своему отражению в мутном зеркале: осунувшееся, известково-бледное лицо. «Заурядная, ничем не примечательная физиономия», – с удовлетворением подумал мужчина. Глаза у отражения были светло-голубыми, почти выцветшими, взгляд усталый. Это расстроило Кевина настолько, что он невольно вздохнул.

Ничего интересного к его портрету зеркало не добавило, да и сам он не любил себя «фотографировать».

Он закашлялся и долго не мог остановиться, пока, наконец, не сплюнул большой, отвратительного желто-зеленого цвета, сгусток мокроты. «Вот это моя внутренняя сущность, – подумал он. – Наверное, в таком виде и должна выходить отработанная душа».

Кевину Хокинсу исполнилось пока только сорок три года, но он ощущал себя столетним. У него была очень тяжелая жизнь, особенно последние четырнадцать лет. Иногда она казалась невыносимой, а иногда абсурдной. Частенько ему казалось, что его пытаются сжечь со всех сторон. Слишком уж увлеченно и часто он отдавался игре в жизнь и смерть.

Он снова закашлялся и бросил в рот подушечку «Холлса». Сверив время по наручным часам «Сейко» и пригладив свои жидкие, седеющие волосы, Кевин Хокинс покинул туалетную комнату.

Он аккуратно влился в движущуюся по коридору толпу на этаже, где должно было произойти убийство. Время приближалось, и он чувствовал приятный зуд во всем теле. Мужчина даже принялся напевать какую-то старую, почти забытую смешную песенку. Он тащил за собой чемодан фирмы «Делси», к днищу которого крепились вошедшие в моду колесики. «Ходячий» чемодан делал его похожим на туриста, совершенно не отличимого от всех прочих в этом муравейнике.

Красные цифры на черном табло часов аэропорта показывали 11:40. Лайнер компании «Нортвест Эрлайнз» рейсом из Токио только что приземлился. Самолет подрулил к галерее номер 41 точно по расписанию. Некоторые люди знают, как летать. «Нортвест Эрлайнз» выбрало эту фразу в качестве своей рекламы.

Боги улыбались, глядя с высоты на Кевина Хокинса, а у того на лице появилась мрачная и холодная усмешка. Боги тоже любили поиграть. Жизнь и смерть. В общем-то, они и придумали эту игру.