Людовик Святой и его королевство - Альбер Гарро

Жуанвиль писал, что это событие произошло в Сидоне. Вот что поведал сенешаль: «В Сидоне король получил известие, что его мать умерла. Он выказал столь великую скорбь, что два дня с ним совершенно нельзя было разговаривать. Затем он послал за мной слугу, туда, где он был в одиночестве, и едва увидев меня, он протянул ко мне руки и сказал: "Ах, сенешаль, я потерял свою матушку!" "Сир, это меня не удивляет, – ответил я, – ибо она должна была умереть; но я удивлен, что вы, человек мудрый, выказываете столь великую скорбь; ибо вы знаете, как сказал мудрец, какова бы печаль на сердце у человека ни была, ничего не должно выражаться на лице; ибо тот, кто так поступает, доставляет радость врагам и огорчение друзьям"».

Странное поучение, хотя и вызванное похвальными мотивами. Однако королеве Маргарите Жуанвиль преподнес совсем иной урок. Мадам Мари де Вертю попросила его прийти утешить королеву, ибо она также выказывала чрезвычайную скорбь. Найдя ее плачущей, он, нисколько не взволновавшись, заявил ей, что правду говорят, что нельзя верить женщинам: «Ибо умершая была женщиной, которую вы ненавидели больше всех, а теперь вы так скорбите о ней». Маргарита же ответила, что плачет не по королеве, а из-за короля, который так скорбит, и из-за своей дочери Изабеллы, которая осталась во Франции под присмотром мужчин.

* * *

При посредничестве багдадского халифа султаны Алеппо и Каира в конце апреля 1253 г. помирились. Надежда заполучить Иерусалим, воспользовавшись раздорами между мусульманами, исчезла. Однако Людовик Святой не терял надежды использовать союз с монголами против сарацин. Он все еще верил, что этих язычников можно обратить в христианство, и попросил Папу послать к ним епископов. В мае 1253 г. король отправил к ним Гийома Рубрука, или Руйбрука, францисканца из Святой земли, француза по национальности, оставившего ценное описание своего путешествия.

Укрепив Яффу, Людовик Святой велел закончить работы по строительству крепостных стен Сидона, начатые совсем недавно. Он находился еще на побережье Акры, когда прибыла группа паломников из Великой Армении, направлявшаяся в Иерусалим. Они попросили Жуанвиля показать им святого короля. Жуанвиль нашел его в шатре, сидящем на песке, без ковра, и спиной опиравшегося на столб. Он сказал ему: «Сир, там снаружи большая толпа из Великой Армении, идущая в Иерусалим, и они просят меня позволить посмотреть на святого короля; но я еще не хочу целовать ваши кости». Король рассмеялся и послал за ними; так что они свиделись и расстались, взаимно препоручив себя Богу.

На следующий день крестоносцы стали лагерем близ Сура, который в древности звали Тиром. Там король узнал, что люди, которым было поручено начать укрепление Сидона, были перебиты турками: лишь малая их часть смогла укрыться в тесном замке; все прочие, числом более двух тысяч, были убиты, а город разграблен.

Часть напавших явилась из Белина – в древности филиппийской Кесарии. Король организовал поход на эту крепость и захватил ее. Но его совет не пожелал, чтобы Людовик подвергал себя опасности при штурме, и он отправился прямо в Сидон.

Дело происходило в самый разгар лета. Гийом де Сен-Патю рассказывает, что тела несчастных, убитых месяцем ранее, еще лежали на побережье и на развалинах города: «И те, кто видел сии тела, насчитали их около трех тысяч. И благословенный король решил прежде всего похоронить тела и приказал устроить кладбище с огромными ямами, которое велел освятить. И сам он, своими собственными руками, с помощью тех, кто был с ним, брал тела умерших, клал их на коврики, зашивал их и потом клал на верблюдов и лошадей и отвозил к могилам, чтобы там похоронить. Но некоторые тела так разложились, что король и те, кто помогал ему, брали руку или ногу, чтобы положить в мешок, они отделялись от тела. От останков исходило столь сильное зловоние, что мало кто из наших людей мог его вынести, и они затыкали носы и удивлялись, что король может заниматься этим и выдерживать такой смрад». Кроме того, никогда не видели, чтобы он затыкал себе нос. Из одного трупа вывалились внутренности – король собственными руками взял их и сложил в мешок. Каждое утро, прослушав мессу, он возвращался к этой работе и говорил своим соратникам: «Идемте хоронить сих мучеников». И если они отказывались, он добавлял: «Они перенесли смерть, мы же должны перенести это» или «Не испытывайте отвращения к этим телам, ибо они мученики и уже в раю».

Король велел собрать строителей отовсюду, которые восстановили стены и башни Сидона. Однажды утром Жуанвиль присутствовал на мессе с королем. Затем Людовик Святой предложил подождать его, чтоб совершить прогулку верхом. Они подъехали к маленькой церкви, стоящей особняком в деревне. Король сказал, что эта церковь была сооружена в честь чуда, совершенного Господом, который изгнал дьявола из тела дочери вдовы. Священник служил мессу; Людовик Святой захотел на ней поприсутствовать. Жуанвиль рассказал: «Когда стали раздавать причастие, я увидел, что клирик, помогавший служить мессу, был высокий, черный, худой и щетинистый; и я испугался за короля, которому он должен был поднести облатку, ибо возможно, то был ассасин, дурной человек, и он вполне мог убить короля. Я взял облатку у клирика и сам отнес ее королю. Когда месса закончилась и мы вскочили на наших лошадей, то встретили в поле легата; король подъехал к нему, подозвал меня и сказал: "Я жалуюсь вам на сенешаля, который принес мне облатку и не пожелал, чтобы мне его подал бедный клирик"». И легат одобрил Жуанвиля; но Людовик Святой из смирения продолжал утверждать, что сенешаль был не прав.

Королева Маргарита оставалась в Яффе, где готовилась родить: она произвела на свет дочь Бланку, позднее воспитанную в Мобюиссоне. На Востоке она уже произвела на свет двух детей – Жана-Тристана Дамьеттского и Пьера, рожденного, несомненно, в 1251 г. Когда королева возвратилась во Францию, она снова была беременна – на этот раз она родила девочку, которую нарекли Маргаритой, впоследствии она стала герцогиней Брабантской. После родов королева села на корабль, дабы добраться до Сидона, где находился король, морем.

Как только Жуанвиль услыхал о прибытии королевы, он встал раньше короля и поехал встретить ее и проводить в замок. Когда он вернулся, король, который находился в часовне, спросил его, в добром ли здравии королева и дети, и сказал: «Я сразу понял, что раз вы поднялись раньше меня, то поехали навстречу королеве; и поэтому я велел не начинать проповедь без вас». Он не желал, чтобы из-за своей галантности Жуанвиль пропустил молитву. Жуанвиль продолжал: «И я вам напоминаю об этом, потому что я пробыл подле него пять лет, и он никогда не говорил ни о королеве, ни о своих детях ни мне, ни другим; а это, как мне кажется, нехорошая привычка – обращаться, как с чужими, со своей женой и детьми». Умерщвление плоти, могут сказать, святого. Возможно, но одновременно это поступок истинного короля: он не принадлежит своей жене и детям, он – всеобщий отец; он всегда заботился вести себя сообразно своему рангу, а поэтому не говорил о своей семье, которую он также считал достоянием всего народа.

А вот Жуанвиль был таким же другом королевы, как и короля. Он отправился в паломничество в Тортозу; король попросил купить его там сто плащей, чтобы раздать францисканцам по возвращении во Францию. Жуанвиль четыре плаща отослал королеве. Рыцарь, преподнесший их ей, завернул их в белую ткань; и когда королева увидала, как он входит, то опустилась на колени, и рыцарь, в свою очередь, преклонил колено перед ней. Королева ему сказала: «Встаньте, сир рыцарь; вы не должны преклонять колени, неся реликвии». Недоразумение прояснилось, королева и ее дамы рассмеялись, и королева сказала рыцарю: «Скажите вашему сеньору, что я желаю ему дурного дня за то, что он заставил меня опуститься на колени перед плащами».