Язык его пропавшей жены - Александр Трапезников

— Наш мир дан нам не просто в восприятии, не только в опыте — он дан нам в Языке, — добавил Гаршин, очевидно, уже «поднахватавшийся» от Велемира Радомировича за долгую дружбу с ним. А может, и сам «допёр» до этой мысли: — Между нами и миром всегда находится Язык, и он не просто отражает мир в нашем сознании. Он еще и ограняет и проводит в мир наше понимание и самовыражение. Лишь на поверхности Языка находится то, что мы называем мышлением, речью и письмом — это одни из средств его проявления и выражения.

— Молодец, запомнил, — похвалил его одноклассник. — Образы, архетипы и мифы, подсознательные программы, глобальные установки, вроде: «самое главное в жизни — это…», чувство прекрасного, даже человеческий генетический код, вообще всё человеческое, о чем можно говорить — представляет разные стороны и уровни Языка. И, скажу проще, кто «монополистически» владеет Языком — тот владеет миром. Язык — это и есть то самое первое, что обусловливает нас в любых попытках мыслить, творить, жить вообще. Язык — это тот координатор реальности, который, с одной стороны, представляет нам мир таким, каким мы его видим, а с другой стороны, буквально сам создает нас и весь наш мир.

Он потянулся за вином, но Гаршин остановил его коротким словом:

— Хватит!

— И то верно. В Юрьевце еще успеем напиться. Без этого там нельзя. Слишком много проблем, которые на трезвую голову не разрешить. Тогда скажу вот что. У нашего таинственного соотечественника Платона Лукашевича не было тех данных, которые добыты сейчас археологией, историей, лингвистикой и другими отраслями знаний. Но все же, благодаря выведению общих законов поисков Праязыка, он смог пройти очень далеко. За полвека обработал материал, с которым вряд ли имел дело какой-либо лингвист или даже целая академия. И Господь дал ему вещие знания и вверил пророческие слова. А суть его открытия такова. Всю историю человечества сопровождало, и в большой степени определяло, явление, названное Лукашевичем «Чаромутие». Что значит речесмешение, смешение языков.

— Что за чаромотина такая? — спросила Марина, поморщившись.

— А вот что. Первобытный Язык долго хранился у жрецов для руководства к чаромутному и составлял их нерушимую тайну, и даже таинство. Секрет жреческой методологии в создании различных языковых структур, концепций, выражаемых тем или иным вероисповеданием или «эзотерической системой», или собственно искусственных языков. Что это означает? И в чем тайный смысл этого? В созидательном применении это, конечно, наука. Но в злонамеренном приложении искусственный язык навязывает нам некую картину мира, которая подается и воспринимается человеком как «объективная» — и это есть игра, в которой побеждают не игроки, а ее создатели… Наконец, применение, скажем, «знаний предков» может быть благонамеренным, но вера в исключительную силу этого «знания», некой системы, то есть в пределе данного искусственного языка, который задает картину мира, делает такого «собирателя знаний предков» попросту оглашенным, эгрегором, идолом.

Велемир Радомирович все-таки улучил момент, когда Марк Иванович отвернется, и залпом выпил бокал вина. После чего с новыми силами продолжил:

— Вот и носится человек с этими знаниями, как с писаной торбой, и даже безо всяких «тайных правителей» становится игроком, возможно, интереснейшей и даже «правильной», «доброй» игры, но одновременно и фигурой.

Гаршин взял со стола бутылку и унес на кухню. От греха подальше.

— Нарисуем такую картину, — усмехнулся на это Велемир Радомирович. — Существует, живет единый Язык человечества. И вдруг Некто говорит: а давайте-ка мы слепим из него другой. И начинается все невинно: вот слова стали на себя не похожи, язык вроде бы как другой, но все связи остались. Дальше — больше. А давай-ка я придумаю для него буковки особые. И вот еще сильнее меняется написание и произношение. Начинают утрачиваться взаимосвязи слов, взаимосвязи понятий, целостная множественность значений и смыслов. И, главное, вкладывается намерение жрецов, создающих данный язык. А если жрецы имеют в виду завоевание мира? Стяжание материальное и знанческое? Непреходящесть власти одних над другими? Деление людей по признаку владения «священным знанием»? Все будет в языке, в понятиях и их взаимосвязях, в их цепочках, в «философическом строении речи», «разуме народа» или в «разуме слова», по Лукашевичу. Это, в принципе, и есть современное нейролингвистическое программирование. И главное, что из живущего и дышащего язык превращается в мертвый, искусственный. И понять это, находясь внутри искусственного языка, формальными методами, попросту невозможно, как невозможно выиграть в игре у создателя ее правил.

— Вы же спец в этой области, значит, тоже вольно или невольно принимаете в этом участие, — с неодобрением произнес Вадим.

— Жрец, — добавила Марина, но с каким-то уважительным оттенком в голосе.

— Нет, я просто опытный исследователь и аналитик в этом вопросе, — не согласился Толбуев. — Скажу так. В жизни языки не смешиваются. Праязык уходит все более в подсознание всех народов, а связи его с надстройками, собственно «языками народов», становятся все более жесткими или вовсе рвутся — это и есть чаромутие по Лукашевичу. Все люди по-прежнему говорят на одном и том же языке, в разной степени испорченном по сравнению с первоначальным состоянием. И в разной степени и в разные стороны от первоначального состояния развитом. Языки также и не соединяются, всегда один язык поглощает другой. Сегодня, это мое мнение, вопрос стоит так. Либо живой язык воспрянет и включит в себя искусственные. Либо искусственные языки зажмут и заморозят его до смерти, а вместе с тем погибнет и человечество.

— Вот это уже понятней, — сказала Марина.

— Ярким примером здесь, как это не покажется странным, является математика. Ведь математика — это просто некий язык. Говорящий на нём, использующий язык математики как надстройку в своем мышлении, всегда будет упираться в исходные положения этой науки. Одно из главнейших в ней — это возможность тождества левой части уравнения правой. Это положение присутствует в математике в виде знака равенства, и, выходя за рамки отдельных граней частных задач, проникая в мировоззрение человека, скрывает от него особость, в том числе собственную, как глубочайшее свойство человека. Торжествует, не допуская уточнений и тем других трактовок, герметический принцип — что вверху, подобно тому, что внизу — все различия становятся условны, диалектичны, а сам мир — сферически замкнутым, однородным, самоподобным и самоотражённым. И это — главная тайна и высшее понимание не только математиков, но и жрецов всех времён и народов… Искусственный язык никогда не сможет ответить на все вопросы, который ставит язык человеческий. Который изначально ставил перед человечеством Праязык, — подытожил хозяин квартиры.

— Надо потихоньку собираться, — сказал Гаршин.

— Еще чуть-чуть, — отозвался Велемир Радомирович. — Вопрос слишком важный. Арабский язык — один из важнейших для приближения к Праязыку. Почему? По выводам Лукашевича «арабская говорка», как он сам её называл, на шестую часть или даже больше состоит из древнейших славянских слов. Это даже не чаромутный язык, а язык «ублюдочный», смешанный из языков многих народов. И здесь нет противоречия с утверждением о «несмешении», потому что «смешанность» касается словарного состава. У нас, в русском языке, ведь тоже есть и латынь, и греческий, и немеччина, и французчина, а верх в сознании берет все же разум того или иного языка. То есть вопрос должен стоять о «сознательном» языке, об устройстве языка народа, соответствующей языковой картине мира. О глубине погружения в подсознание Праязыка, о качестве его связей с сознательным языком.