Спутники Волкодава. Ветер удачи - Павел Молитвин

И тут, глядя на все еще покачивающуюся на разорванном ремешке сандалию, он понял, что, кажется, набрел-таки на мысль, способную положить конец его не слишком-то плодотворным размышлениям. Ключом к разрешению занимавшей его загадки было слово «спутница». Любимые и любящие, вероятно, его женщины никак не годились на роль спутниц. Дабы связать свои судьбы с Эврихом, либо они, либо он должны были в корне изменить свою жизнь, привычки, представления. Потому-то он и бежал из объятий Элары. Благосклонно поглядывавшей на золотоволосого арранта Рейтамире оказался все же значительно ближе и понятнее Сонморов сын, и у Эвриха хватило ума не разбиваться в лепешку, дабы завоевать сердце бывшей супруги Летмала. Полюбить бы, может, она его и полюбила, а дальше-то что?..

Говорят, любовь слепа, любовь не рассуждает. Наверное, так и есть, когда смерть идет по пятам, вихри судьбы крутят и швыряют тебя, как волны штормового моря, и рассуждать особенно некогда. Наверное, Кари, сбежавшей из дома кунса Канахара, а потом из селения собственного брата, Эврих и впрямь показался сказочным героем, за которым она готова следовать на край света. Наверное, и он не мог не полюбить отчаянную девчонку, вытащившую его чуть живого с Зачахарова двора, оставшуюся одной-одинешенькой на белом свете. Сострадание и благодарность — лучшая почва для того, чтобы произрос и распустился на ней пышным цветом волшебный цветок любви. Долго ли только цвести он будет — вот вопрос. Года ведь еще не прошло, а воспоминания о Кари уже не будоражат сердце, не гонят быстрее кровь по жилам. И уже забавным и нереальным кажется прежнее желание разложить перед ней карты обоих миров и рассказывать с утра до ночи о неведомых ей странах, делиться своими воспоминаниями, замыслами и надеждами. Какое дело до них бесшабашной степной девчонке и без того взиравшей порой на чудного лекаря-улигэрчи как на полоумного?

Никакого.

Точно так же как и Нжери, воспринимавшей его занятия врачеванием как неплохой способ зарабатывать немалые деньги, а на путевые заметки поглядывавшей как на блажь переучившегося бездельника. И не утруждавшей себя задуматься над тем, что образ лекаря-трудяги и оболтуса-бумагомараки не слишком-то между собой сочетаются. Супруге Газахлара с избытком хватало понятного ей кусочка Эвриха, а остальную его часть она полагала целесообразным подправить и переиначить на свой лад, опять же не задумываясь над тем, что посаженная в бассейн форель очень скоро всплывет в нем кверху брюхом.

Интересно, смогла бы Кари прижиться в Беловодье, стать доброй хозяйкой, хранительницей очага в доме, стоящем по соседству с избой Тилорна и Ниилит? Или же затосковала бы по кочевым кибиткам и шатрам, по необозримым просторам Вечной Степи? — подумал Эврих, чувствуя, как сердце его сжимается от тревоги и беспокойства. Что бы там он ни думал о чувствах своих к смуглотелой степнячке, как бы ни мудрил, рассуждая об идеальной спутнице жизни, Кари ему следовало отыскать непременно, ибо больше-то о ней некому было позаботиться ни в Нижнем, ни в Верхнем мире…

— Эврих… — Неслышно подошедший со стороны флигеля Изим смущенно кашлянул, словно извиняясь за то, что вынужден нарушить уединение арранта, которому в последнее время никак не удавалось побыть одному. — Там, у ворот, тебя спрашивает забавный старик. Может, поговоришь с ним?

— О чем говорить? Отправь его в комнату для осмотра, там с ним и побеседуем. Сейчас я подойду. — Эврих со вздохом нагнулся, чтобы приладить на ноге злополучную сандалию, ремешок которой так и не удосужился починить.

— Дело в том, что Малаи ни на что не жалуется. Он сам лекарь и просится к тебе в помощники.

— Ко мне? Но я, как ты знаешь, пока что раб и не нанимаю слуг для «Мраморного логова», — удивленно вскинул брови Эврих.

— Верно, — бесстрастно подтвердил Изим. — Газахлар поручил заниматься этим мне. Однако коль уж он начал выезжать из дому с визитами, то со дня на день вручи Г тебе вольную. И ежели ты покинешь нас, я должен заранее подыскать тебе на смену какого ни есть целителя. А они нынче в Мванааке на вес золота.

— Ты, как всегда, предусмотрителен. Пойдем поговорим со стариком Малаи. — Эврих поднялся на ноги. — О Тахмаанг, Отец Богов! Неужели я и правда вот-вот обрету свободу и смогу выйти в Город Тысячи Храмов? Прямо не верится! Надеюсь, ты дашь мне на первый раз какого-нибудь провожатого?

— Любой из обитателей «Мраморного логова» сочтет для себя за честь и удовольствие появиться вместе с тобой на улицах столицы, — добродушно усмехнулся Изим, и они двинулись к флигелю, где поджидал их претендент на звание нового домашнего лекаря Газахлара.

706-й год от основания Города Тысячи Храмов.

12-й год правления императора Димдиго

Избавившись от накладного живота, Таанрет облачился в костюм ворона и был в нем очень хорош. Пришедшая с ним к Древу девчонка куда-то исчезла, из чего Ильяс заключила, что они, как это случается сплошь и рядом, составили пару, а скорее всего, и познакомились у ворот в императорские сады. Открытие это обрадовало девушку: стало быть, на празднике Цветущих Деревьев мужчина из клана Огня был свободен и ничто не мешает ей подойти и заговорить с ним.

Радовалась она, впрочем, не долго. Даже с маской на лице Таанрет излучал спокойную, притягательную силу и тотчас был окружен несколькими форани, воспользовавшимися своими нарядами, дабы завязать с ним оживленную беседу. Одетая обезьянкой Ильяс немедленно преисполнилась ненависти к Павлину, Колибри, Фазану и Златоперке, облепившим Ворона, как мухи медовые соты. Вместе с тем она испытала к ним и чувство признательности: теперь у нее появился предлог понаблюдать за Таанретом издали, выждать, когда он окажется один, ибо это только в мечтах ей ничего не стоило приблизиться к нему и затеять разговор, в результате которого…

О том, что может произойти в результате затеянного с Таанретом разговора, девушка старалась не думать. Пока что ей хотелось только видеть его, слышать его смех, его голос. Быть может, этого окажется достаточно, чтобы наваждение развеялось и она перестала думать о нем? Это было бы самым простым, однако низкий его, с металлическим оттенком смех заставлял ее сердце сжиматься от сладостной боли, и надежды на столь благополучный исход второй встречи с желтоглазым у нее почти не оставалось.

У шатров для переодевания Ильяс увидела Дадават в костюме джевадаси — том, в котором они обычно начинают танцы, ибо по завершении их танцовщицы остаются в чем мать родила, Нганью, наряженную зеброй; Бокко — в костюме барана; Усугласа, избравшего наряд слона, и на мгновение ее охватило желание оставить Таанрета в покое и провести этот день, как всегда, со своими друзьями. Девушка напомнила себе, что не дослушала Кальдуку, порывавшегося сказать ей что-то важное, но в этот момент Ворон в сопровождении стайки пестро разодетых женщин двинулся к палаткам с напитками и заедками, и она, мысленно обозвав себя «сумасшедшей распутной девчонкой», последовала за ним.

Праздник Цветущих Деревьев был связан с огнем, и это проявлялось едва ли не во всех увеселениях, приготовленных для Небожителей жрецами храма Миапхети — грозной, веселой и бесшабашной дочери Нгуры. За пару серебряных монет можно было, например, сбивать из лука установленные над масляными светильниками горящие свечи, набрасывать бамбуковые кольца на факелы, стоящие на круглых площадках, или загонять специальными палками в пылающие лунки скатанные из войлока и пропитанные благовонной смолой шарики. Победители этих забав, считавшиеся избранниками Богини, получали талисманы и амулеты, которые все прочие могли приобрести по весьма умеренной цене. Как правило, огненные увеселения устраивались под вечер: в сумерках выглядели они особенно впечатляюще, да и гости императорских садов, осушив немало кубков во славу Богов и Трех их прародителей, утратив твердость рук, приобретали небывалую широту души, что позволяло жрецам с лихвой возмещать затраты на устройство празднества.