Боль - Маурицио де Джованни

Когда его приняли в труппу, ему пришлось искать себе другую квартиру, руководители театра с их ханжеской моралью могли бы уволить его за сожительство с женщиной вне брака. Микеле дождался Рождества и попросил свою любимую выйти за него замуж. Он заранее предвкушал, как она удивится, ее лицо станет счастливым, взметнутся вверх ее светлые волосы, и она его обнимет. Но ее лицо стало грустным, она печально улыбнулась и ответила: «Нет, во всяком случае, не сейчас». Оказывается, ей нужно решить несколько вопросов, а каких, она расскажет ему потом. Он должен верить ей и ждать, вооружившись терпением.

Микеле вспомнил, как сильно изумился, боль, которую испытал, гнев и первый мощный удар ревности, пронзившей его, словно нож. Но у него не было выбора, он любил ее безгранично. Он решил ждать. А пока ему достаточно видеть ее, хотя бы издали.

Светловолосая женщина слушала музыку. В первый момент она из осторожности не хотела входить сюда. Но потом подумала и решила, что должна здесь находиться. Ее отсутствие вызовет слишком много подозрений и разговоров.

А этого она не должна допустить ни в коем случае. Нельзя, чтобы любопытные глаза остановились на ней и ее мужчине, люди заговорили о них, строя догадки. Она должна быть здесь, наблюдать, угадывать и предупредить.

Все ее чувства обострились, внимание напряглось до предела, глаза не упускали ничего. Так она и смотрела спектакль, хотя знала в нем каждую ноту, каждую фигуру. Где и как будут стоять певцы, какие мелодии исполняет оркестр. Встретившись с подругами, она поздоровалась с ними, ничем не выдав своих чувств, не сделав ни шага иначе, чем обычно.

Она нашла взглядом своего мужчину и улыбнулась ему. Пусть знает, что она рядом и всегда будет рядом.

Дон Пьерино ничего не понимал. Пусть они в театре и неофициально, тем не менее почему бы им не сесть в партере или даже в одной из боковых лож, оттуда лучше видно сцену.

Но комиссар привел его почти под сцену и усадил среди тросов и лебедок, с помощью которых менялись декорации.

Потом бригадир, по знаку Ричарди, ушел вниз, обратно к боковому входу. Дон Пьерино вздохнул, покоряясь своей судьбе. Сможет ли он когда-нибудь насладиться оперой, сидя в уютном кресле?

К нему подошел Ричарди:

— Чей сейчас выход?

— Ничей, комиссар. Сначала только музыка, очень нежная. Потом поет Турриду. Поет серенаду для Лолы.

— Лола — это жена Альфио, верно?

— Да, жена Альфио.

После короткой интродукции, во время которой занавес был опущен, запел прекрасный мужской голос. Дон Пьерино заметил, что Ричарди очень часто смотрит на часы и каждый раз записывает время карандашом на листке.

— О чем он поет, падре? Я не понимаю слов.

— Это серенада на сицилийском диалекте, комиссар. Турриду поет Лоле о том, как она красива, и ее красота стоит того, чтобы быть проклятым. Еще он говорит, — но лишь для красоты слога, это ясно, — что был бы рад быть убитым за нее и нет смысла попадать в рай, если там не будет ее. Получается, он предсказывает свою судьбу, ведь в конце оперы Альфио его убивает.

Они переговаривались шепотом. Когда пение закончилось и оркестр заиграл коду, занавес поднялся. Инструментальный фрагмент закончился, на сцену вышли женщины и мужчины. Разойдясь по сцене, они хором стали беседовать между собой. Ричарди расслабился, и у дона Пьерино возникла надежда, что комиссар почувствовал красоту музыки. Но, к своему сожалению, священник заметил, что мысли комиссара далеки от оперы.

Вернулся Майоне в толстом пальто поверх полицейской формы.

— Я все сделал, комиссар.

— Тогда давай уточним время. Ты ушел, когда я тебе сказал?

Бригадир посмотрел на свои наручные часы, держа руку далеко от глаз ввиду дальнозоркости.

— Думаю, что да. На моих часах было семь минут девятого. От сцены до гримерной меньше минуты хода. От окна до гримерной две минуты, сюда входит и время на то, чтобы открыть садовую дверь. Сколько его требуется, я не знаю, но открыть дверь легко, там обычная задвижка. От гримерной до сцены еще минута, даже меньше.

Ричарди, слушая его, подсчитал временные затраты, загибая дрожавшие от волнения пальцы.

— Значит, на все ушло чуть меньше четырех минут. Коль скоро это так, посмотрим.

Он повернулся к дону Пьерино:

— Падре, что происходит, когда певец уходит со сцены, но потом должен вернуться?

— В зависимости от обстоятельств. Если он должен вернуться сразу или почти сразу, ждет за кулисами. А если перерыв более продолжительный, возвращается в гримерную и поправляет грим или приводит в порядок одежду. Из театра он не выходит, хотя бы для того, чтобы не простудиться. Если погода неустойчива, переменчива, может развиться простуда.

Маленький священник говорил по-прежнему шепотом и размахивал руками в своей обычной манере.

— Но из гримерных на сцену все попадают через один вход?

— Да. Первая комната в ряду — кабинет дирижера оркестра, потом следуют гримерные ведущих исполнителей, а дальше гримерные для остальных певцов и статистов в костюмах.

Похожие на два зеленых кристалла глаза Ричарди хорошо просматривались в темноте, во время дуэта Сантуццы и Лючии. За спиной комиссара среди теней выделялась внушительная черная фигура Майоне, ожидавшего приказа.

— Скажите мне, падре, чтобы попасть в общие гримерные, надо пройти мимо главных?

— Да, я уже говорил вам это, комиссар.

Женщины ушли со сцены, а на смену им вышел новый персонаж — мужчина с низким голосом в костюме крестьянина. Молодой, широкоплечий, высокого роста. Ричарди бросил взгляд на Майоне, тот медленно кивнул в ответ. Комиссар снова повернулся к священнику, указал на певца и спросил:

— А это кто?

— Это Альфио, персонаж, который позже произносит ту фразу, которую вы мне процитировали утром, его партию поет баритон. Альфио — муж Лолы, это он в конце спектакля убивает Турриду.

— А певец? Вы знаете, кто он?

— Да, я уже слышал его пару раз в этом сезоне. По-моему, очень хороший исполнитель, с большим будущим. Его зовут Несполи, Микеле Несполи.

На сцене Микеле сидел за столом со стаканом вина в руке и громовым голосом пел: «Меня ждет дома Лола, она меня любит и утешает, она — сама верность».

Опера продолжалась. Между участниками труппы царило полное единение, каждый исполнитель идеально чувствовал свою роль. Ричарди казалось, что зрители в партере очень довольны, он много раз слышал аплодисменты — внезапные и искренние. Несполи, кроме своего голоса, выделялся сценичной внешностью. Крупная фигура и мощные мышцы выгодно отличали его среди остальных. В его исполнении чувствовались пыл и усердие человека, который живет и дышит только для того, чтобы петь. Комиссар, по обыкновению, держал руки в карманах и отмечал каждую мелочь цепким взглядом, не упуская при этом ни единого слова.